Я спохватилась. Так я никогда не найду аристо: предаваясь воспоминаниям о детстве, бродя по поющим полям или шатаясь по улицам как последний бродяга. Я вернулась на тропу и пошла дальше, пытаясь настроиться на медитативный лад. Окружение располагало к этому. Вряд ли я смогу достичь многого, не имея в распоряжении псифона, но если где-нибудь поблизости случится достаточно сильный псион, я смогу уловить отблески…

Боль!

Его лицо нависало надо мной, красные глаза горели как ржавые языки пламени из горелки. И железный прут с раскаленным докрасна концом… Я отвернулся…

Мое тело дернулось, когда раскаленное железо коснулось его; запах горелой кожи смешался с вонью жженого нервоплекса. Я услышал вопли, детский голос, молящий о чем-то… мой голос? Я забился, стараясь заглушить боль. Я вообразил себя дома, на Тамсе, сидящим в Саду Слоновой Кости, расслабленным, счастливым… НЕТ! Мои руки дернулись, пытаясь опуститься и оттолкнуть железо. Но чем сильнее я бился, тем туже стягивались нервоплексовые петли на моих запястьях. Он снова надвигался на меня, и я провалился в бездонную пропасть его разума, и падал, падал…

Что-то больно впилось мне в бок. Я лежала на животе, прижавшись щекой к шершавой поверхности скалы.

Тропа. Я лежала на тропе в парке. Я села, пытаясь унять дрожь во всем теле. Да, я в парке. Одна. И меня зовут Соз. Соз. Я вовсе не тот кто-то, кто лежал там связанный и кричал. Где «там»? И кто этот аристо, чье лицо нависало надо мной? Моя память шептала мне, что это Тарк, но это никак не мог быть он.

Я сделала глубокий вдох. Я нашла аристо — или по крайней мере одного из его Источников.

«Повтор!»— подумала я.

«Некачественная запись», — ответил мой центр.

Ничего удивительного. Человеческий мозг не способен делать идеальные записи воспоминаний даже с помощью таких совершенных процессоров, как мой центр. Но событие такой интенсивности, как то, которое я пережила только что, должно было записаться более или менее пристойно.

«Проиграй то, что записалось, — подумала я. — Только через фильтр».

«Включаю повтор».

Я снова увидела нависающее надо мной лицо аристо, ощутила на коже раскаленный металл. Но фильтр придавал воспоминанию какую-то отстраненность, понижал интенсивность так, что я могла уже терпеть это.

«Стоп-кадр!»— подумала я.

Воспоминание замерло. Лицо аристо придвинулось ко мне вплотную. Это не Тарк, но и не поддельный хайтон из бара. Это один из его охранников — высокий, с кровью аристо, проявлявшейся в его глазах и волосах. Сын аристо и серва? Я решила, что он по меньшей мере наполовину аристо, возможно, и больше. Во всяком случае, достаточно, чтобы он нуждался в Источнике.

«Довольно», — подумала я. Воспоминание исчезло.

Я закрыла глаза, пытаясь снова уловить эмоции Источника. Он один мог вывести меня на особняк аристо. Но у меня ничего не вышло. Я не могла заставить себя снова проникнуть в его сознание.

В конце концов я поднялась и пошла дальше. Постепенно пульс мой замедлялся, а дыхание успокаивалось. Я послала запрос компьютеру, и тот сообщил, что процент адреналина в крови почти вернулся к норме.

Выждав немного, я повторила попытку. На этот раз я искала с опаской, наготове… вот! Я отпрянула от сознания Источника, но не настолько, чтобы тонкая ниточка, связывавшая нас, оборвалась. Я удерживалась на краю, не давая себе погружаться в его мысли.

Потом, стиснув зубы, я осторожно попробовала красноглазого охранника. В нормальных обстоятельствах я не уловила бы его на таком расстоянии. Однако его ментальная связь с Источником служила мостом между нами. Я удерживалась на краешке его сознания словно пловец, цепляющийся за корень, чтобы не попасть в водоворот. Вопль Источника прорезал мое сознание, и охранник замычал от оргазма.

Я почти не замечала ни парка, ни дерева, к стволу которого я привалилась. Как могу я заставить этого садиста остановиться? Я не могу поменять химические процессы в его мозгу. Но надо же сделать что-нибудь!

Надоело! Я внедряла эту мысль в его сознание со всей силой, на которую только была способна. Надоело! Этот Источник ужасно, кошмарно, возмутительно НАДОЕЛ!

Охранником овладела сонливость, притупившая его интерес к Источнику и одновременно ослабившая мою связь с ним. Образ уходил от меня. Эхо боли, исходившей от Источника, смолкло, зато его облегчение вспыхнуло с такой интенсивностью, что я снова увидела не только охранника, но и комнату.

Рядом оказался еще один Источник — девочка, привязанная к соседнему дивану.

По мере того как интенсивность эмоций первого Источника падала, сменяясь усталостью, моя связь с ним также слабела. «Где? — думала я по-эйюбиански. — Где ты?»

Но его сознание уходило — скоро я вообще не ощущала его. Охранник ушел из комнаты — погоди-ка, второй Источник, девочка, — должно быть, охранник развязал ее, прежде чем уйти. Она подбежала к мальчику; интенсивность ее сострадания снова позволила мне включиться.