Если бы он сделал мне предложение, Питер, я бы стала его женой. Не потому, что я этого хотела, но в силу того, что он имел право на мое согласие. Но я не смогла дать ему то, о чем он попросил меня. Он молил меня об этом так нежно, с такой страстью, но я отказала ему. Я поступила нечестно, отправив его на войну ни с чем. В этом мое преступление, Питер. Он умер в полной уверенности, что я отвергла его из-за какого-то присущего ему недостатка, хотя я просто смалодушничала, так жестоко поступив с ним. Из Вьетнама он присылал мне письма, в которых просил прощения за то, что потребовал от меня слишком многого. Он не просил многого. Просто я могла дать ему очень мало. Для Фреда я оценила себя чересчур дорого, а незнакомцу чуть не отдалась задаром. В этом мое преступление.

Она долго молчала. Питер прислушивался к падающим каплям воды. Болели глаза, не отрывающиеся от дубовой двери, из-за которой в любой момент мог возникнуть Крамер.

– Я спросила, верите ли вы в злой рок, - продолжила Линда, - потому что чей-то голос нашептывал мне, когда Джорджи тащил меня в гору, что это наказание. И у меня возьмут силой то, что я могла с любовью и по доброй воле отдать Фреду. Все взаимосвязано.

– Это романтическая чушь, - отрезал Питер.
– В Нью-Йорке вы пережили сильнейшее эмоциональное потрясение. Оно выбило вас из колеи именно в тот момент, когда вам требовались все силы, чтобы найти наилучшее продолжение в отношениях с Фредом.

Линда помолчала.

– Если мы выберемся отсюда, Питер, я смогу еще раз поговорить с вами об этом? Самое трудное уже сказано.

– Возможно, это все, что вам требовалось. Вы излили душу и теперь свободны.

Слова, слова, слова. Похоже, это единственное спасение человека в минуту опасности. Питеру вспомнились корейские джунгли, затаившиеся в темноте враги. Его солдаты всегда обращались к словам, но говорили они не о том, что их ждет, а о себе, о далеком от войны: воспоминаниях детства, вкусном, когда-то съеденном, обеде, любимой девушке, оставшейся за океаном. Признавались в дурных деяниях, словно кто-то из слушавших был священником и мог отпустить грехи. То же повторялось и на кухне "Причуды". Слова удерживали Эмили от отчаяния. Слова отвлекали Линду от грядущего. А день медленно тянулся к вечеру, падающие из крана капли отсчитывали секунду за секундой.

С того дня, как он потерял ногу, а его отец сгорел заживо, внутренний голос твердил Питеру, что придет время, когда он проиграет бой с насилием. Он всегда представлял, что героически встретит этот миг. Погибнет достойно, и кто-то еще, вдохновленный его смертью, подхватит факел, выпавший из его рук. Питер тяжело вздохнул. Кухня - не бастион, куда можно ворваться с мечом и криком "вперед". Снова хорошие люди стали жертвами плохих, без всякой на то причины. Сообщение об их смерти промелькнет в газетах и забудется, как забывается все, что случается с теми, кого никто не знает. Не будет новых борцов за идею. Лишь жители Барчестера будут крепко запирать двери на ночь.

Некоторым людям небезразлично, что остается после них на Земле. А он, что оставит он? Книгу, которую никто не прочтет, газетные статьи, написанные за десять лет, похороненные в старых подшивках, которые никто не пролистнет вновь. Главное достояние человека - дети, решительные и сильные, стоящие грудью за правое дело. Как он хотел иметь таких детей. Но после автокатастрофы отказался от этих мыслей.

Подсознательно его рука коснулась культи правой ноги. Он так и не убедил себя, что женщина, вышедшая замуж за калеку, не будет испытывать к нему жалость или невольное отвращение. Он не смог бы вынести ни того, ни другого. Питер взглянул на черную головку Линды, прильнувшую к его здоровой ноге. Могла ли такая девушка забыть о его увечье?

Громкий, пронзительный свист оторвал Питера от дальнейших размышлений.

Вскочила Линда. Поднялась с кровати Эмили. Закрутила головой Труди.

Разрывающий уши свист повторился.

– Кто-то пытается дать нам сигнал снаружи!
– воскликнула Труди.

Вновь свист, резкими короткими всплесками. Может, Саутворт действительно окружает "Причуду"?

– О господи, это подмога!
– истерично взвизгнула Труди.

– Это переговорная трубка с верхнего этажа, - ответил густой бас. Тьюзди!

Голос старика потряс их куда сильнее, чем свисток. Эмили метнулась к кровати, следом за ней - Линда, подкатил Питер. Глубоко посаженные глаза Тьюзди повернулись к Эмили.

– С тобой все в порядке, дорогая?

– О, Тьюзди, - Эмили прижалась щекой к его бороде.
– Очень больно?

– Ужасно, - старик взглянул на Питера.
– Что происходит?

Питер коротко обрисовал их положение.

– По-прежнему в мышеловке, - пробурчал Тьюзди. Свист продолжался. Они хотят, чтобы вы поговорили с ними.

Питер вспомнил медную переговорную трубу, выступающую из стены, полвека назад считавшуюся вполне совершенной системой связи.

– Может, предложат сделку?

– Скорее, им хочется выманить вас на кухню. Дверь откроется, и они изрешетят вас пулями.

– Не ходите, - Линда положила руку Питеру на плечо.

Старик скрипнул зубами, превозмогая боль.

– Посмотрим, не смогу ли я сесть.

– Нет, - запротестовала Эмили.

– Помоги мне, - рыкнул Тьюзди.

Эмили подсунула руку ему под плечи и осторожно подняла старика. На его лбу выступил пот.