– Жанна, - позвал Артур, - сумка почтальона по твоей части. – И, обращаясь к толпившейся за изгородью детворе, попросил: - Пацаны! Все дружно отступили к соседнему дому. Побыстрее. А то влетит и вам, и мне.

Он снова присел рядом с Ншан.

– Тебе из-за меня досталось? – виновато спросила она. – Наверное, мне не следовало напрашиваться идти с вами. Ваш режиссер... он так кричал на тебя.

Артур весело рассмеялся.

– Режиссеры для того и созданы, чтобы кричать и взвинчивать всех на съемочной площадке. Какая ж съемка без крика и нервов.

– Разговорчики там! – гаркнул на них режиссер. – Приготовились... Внимание... Мотор!

– Почему...

– Тсс, - шепотом предостерег свою гостью Артур, прикладывая палец к губам. – Идет съемка.

– От-ста-авить! Ар-р-ртур-р!!! Где должна стоять массовка? Вы доведете меня сегодня до инфаркта.

Помреж сорвался с места. Жанна присела рядом с Ншан, спросила шепотом:

– Тебе не скучно?

– Почему он так нервничает?

– Обычный стиль работы, - равнодушно отмахнулась Жанна. – Мы привыкли. Творческий запал. Экстаз. И демонстрация своей власти над всеми нами. Режиссер на площадке – царь и бог... Ты сидишь под солнцем. А мы будем в этой жарище целый день снимать и переснимать одну и ту же сцену. Хочешь, я отведу тебя домой?

– Отведи, Жанна, отведи. Не по мне ваш творческий запал.

Жанна проводила Ншан до дома и убежала обратно. А у Ншан все валилось из рук. Ей не хотелось сегодня заниматься привычными домашними делами и она вышла в сад, не понимая, что с ней происходит. В какой-то странной отрешенности она прислонилась спиной к стволу старой яблони, завязавшей тугие, терпкие еще плоды. Ближе к осени эти плоды отяготят ветви дерева, прогнут их до самой земли. Всем своим телом Ншан ощущала, как по его жилам струится густой яблоневый сок, как трепещет оно в предвкушении обильного потомства.

Ншан представила себя беременной, чутко ловящей каждое движение своего будущего ребенка... И остро ощутила вдруг, какое невыразимое блаженство готовиться стать матерью, носить в своем чреве дитя, ощущать, как оно растет, крепнет, наливает-ся внутри, как толкается ручками и ножками, заявляя о своем присутствии. Она вздох-нула: тяжело стоять одной в саду, тяжело быть бесплодной яблоней.

– Привет, Ншан! Почему ты ушла со съемок? – Это был Артур.

– Я не понимала, что происходит.

– Потому что ты... только слушала.

– Нет, не потому. Все суетятся, бегают, нервничают, кричат. Зачем?... Зачем ты выбрал такую профессию? Разве нет другой?

Артур присел рядом с ней на траву и, посерьезнев, попытался объяснить:

– Это самая лучшая в мире профессия. Я мечтал о ней с раннего детства. Я не мыслю своей жизни без кино.

Ншан ощутила волну энтузиазма и воодушевления, обдавшую ее. А он уже не мог остановиться:

– Понимаешь, кино – особый мир. В нем все сказка, и все реальность. В каждую сцену, эпизод, в каждый фильм мы вкладываем себя целиком, без остатка. И с каждым новым фильмом начинаем все заново. Меняются эпохи, ситуации, взаимоотношения. Мы перевоплощаемся с каждым актером, вживаемся в каждую роль... Правда, я пока лишь помощник режиссера, но надеюсь, что следующий фильм уже буду делать самостоятельно.

– Ты станешь режиссером, как он?

– Всенепременно!

– И будешь так же кричать, как он, на своих подчиненных?

– Пойми, он не горлом кричит, а сердцем. Его фильм – его детище.

– Может быть, - задумчиво проронила Ншан, не желая продолжать спор. Но она-то почувствовала, чем кричал режиссер – горлом или сердцем, и что на самом деле так взвинчивало его. Он оставил в Ереване молодую красивую жену – актрису, и сходил с ума от ревности. Он думал только о том, чтобы поскорее закончить эти скучные, нудные сцены и вернуться домой. Поэтому его так нервировала любая проволочка.

– Как ты думаешь, Ншан, стану я режиссером? – вдруг спросил Артур, достаточно уже наслышанный о ее удивительных способностях.

– Не могу сказать. Что-то мешает мне заглянуть в твое будущее, - призналась она.

– Что именно?

– Не знаю... Странно... Я сама ничего не понимаю.

Артуру нравилась непривычность ситуации. Он для нее – что телефонный собеседник. А ей от него укрыться некуда.

– Знаешь, ты очень красивая, - сказал он, все еще испытывая чувство превос-ходства над нею. – Я не встречал такой... такой естественной, неподдельной красоты. Наши актрисы тратят уйму времени и усилий, чтобы привлечь к себе внимание, казаться лучше и ярче других, а за тебя все сделала природа.

– Зачем мне это? Кому нужна моя красота.

– Не говори так.

– Я знаю, что говорю, Артур. Но мне приятны твои слова.

– Рад это слышать. – Его голос прозвучал интимно и глухо.

– Я не вижу твоего лица... твоих глаз, но вижу душу. У тебя светлая и чистая душа, Артур. Душа ценнее лица, ценнее всего. Моя мама сказала, что хотела бы иметь такого сына, как ты. Я никогда раньше не слышала от нее таких слов. Это многого стоит.

Он промолчал.

– А еще ты нравишься Жанне. Сильно нравишься.