– Присоединяйся к нам, - сказала Тамара собравшемуся было уходить Артуру. – Пировать будем.

– Конечно, Артур, оставайся, - поддержал ее Симон Симонович, чувствовавший себя в доме Ншан полноправным хозяином. – На данном этапе ты, можно сказать – член нашего коллектива.

Сегодня на Тамаре было трикотажное красное платье под черным ремешком, рельефно облегавшее ее соблазнительные формы. Волосы сплошной, отливающей бронзой волной лежали на спине. Артур окинул ее «самцовым» взглядом.

Стол, подобно скатерти-самобранке, накрыли мгновенно.

– Пойди-ка приоденься, Ншан, - посоветовал Симон Симонович. – Во что-нибудь нарядное, подобающее случаю. Заодно отметим и твое исцеление. Гулять так гулять!

Артур остался, а значит Ншан было ради кого наряжаться. И она с готовностью исчезла в спальне. Теперь она имела возможность обозревать свой значительно обогатившийся гардероб. Но не успела еще сориентироваться в модах и городских привычках. Годы, проведенные во тьме, выработали в ней пренебрежительное отношение к туалетам и своей внешности. Покопавшись среди распялок с аккуратно развешенными матерью платьями, она остановилась в нерешительности... Очень кстати впорхнула Тамара:

– Тебе помочь? – И, не тратя времени на поиски, она вытащила наряд, подаренный в ее присутствии какой-то иностранкой из экзотической африканской страны. – Надевай вот это!

– Да что ты! Стыдно. И неприлично.

– Глупая! Сейчас заграницей, да и у нас уже, это последний писк моды. Будешь в нем современной и очень красивой. Всех уложишь наповал.

Ншан посмотрела на нее с сомнением, но все же решила довериться вкусу светской львицы и своей подруги. Тамара помогла ей облачиться в бирюзового цвета брючный костюм с блестками, сшитый из тончайшего полупрозрачного шифона и дополненный атласным широким кушаком.

– Блеск! – Тамара восторженно хлопнула в ладоши. – У них у всех челюсти отвиснут. Теперь садись к туалетному столику, - командовала она. – Нужно для большей выразительности выделить глаза. Они у тебя такие красивые.

– Тамара! Ншан! Мы вас заждались, - проявляли нетерпение гости.

За время отсутствия хозяйки их количество удвоилось. Так уже повелось, что «свои» могли приходить к ней и уходить без предупреждения. Когда же Ншан наконец появилась на пороге, у присутствующих, как и обещала Тамара, «отвисли челюсти». Гости шокированно переглянулись.

– Да похлопайте же ей! – потребовала злая интриганка, с победоносной улыбкой стоявшая позади своего творения. – Смотрите, какая красавица!

– Иди сюда, - сказал Симон Симонович, чтобы сгладить ситуацию, - садись рядом со мной.

Он старался не смотреть на ее просвечивающие бедра и нижнее белье, на грубо накрашенное лицо и взбитые неопрятной пирамидой волосы. Во взгляде Артура застыло недоумение. Он силился узнать в этом вульгарном чучеле обаятельную романтичную девушку, однажды вскружившую ему голову в горах Армении.

Скоро за столом стало шумно. Все как-то особенно были возбуждены сегодня, и не только от выпитых напитков. Лишь Ншан оставалась неестественно скованной, будто позировала перед фотоаппаратом, боясь повредить свой, непривычный для нее облик. Не спрашивая ее, достали из шкафчика бутылку коньяку – здесь привыкли хозяйничать под прикрытием ее слепоты. А выпив, успели забыть, что она уже зрячая. Голоса за столом звучали все громче, все раскованнее.

Включили магнитофон – недавнее приобретение Ншан. Зазвучали армянские народные мелодии. Гости повскакали с мест. Кто не танцевал – звучно хлопал танцующим. Ншан следила за происходящим огромными, щедро подведенными глазами. В ее доме не знали веселья с тех пор как она ослепла.

Когда зажигательное «шалахо» сменилось на более плавные танцевальные ритмы, все почему-то обернулись к ней.

– Станцуй нам. Станцуй!
– подначивали ее.
– Просим!

– Я не умею, - неуверенно отозвалась она. – Это было так давно. Я разучилась.

– Не разучилась, - заверила ее Тамара. – Тело помнит все. Стоит только дать ему команду.

Ншан поднялась. «Коллеги» поощрительно захлопали. Старинный девичий «наз бар», что можно перевести, как «танец грации», был хорошо знаком ей с детства. Левон с отцом играли его на всех свадьбах и торжествах...

Раскинув руки, она начала медленно кружиться, все еще боясь разрушить нелепое нагромождение волос. Голубой наряд гаремной танцовщицы выставлял на всеобщее обозрение ее исхудавшее жилистое тело, еще недавно такое юное и женственное. Ншан едва исполнилось двадцать пять, а выглядела она сейчас лет на десять старше. Было что-то трогательное и жалкое во всем ее облике и в лице, под толстым слоем пудры и румян.

Музыка неудержимо завладевала ею. И снова, как некогда при Левоне, ей захотелось – на сей раз вполне осознанно – заворожить Артура, околдовать, одурманить, увлечь. Она тряхнула головой – волосы рассыпались по спине, плечам и груди. Воздев тоненькие руки, запрокинув голову на высокой гибкой шее, она кружилась, кружилась и кружилась до умопомрачения. Ей хотелось верить, что настоящая жизнь только начинается, что все невзгоды остались в ее слепом прошлом, что отныне и навеки все будет чисто, красиво и счастливо, а любовь ее – прочна и взаимна...