Ншан, продолжавшая беспомощно сидеть на постели, ощутила беспокойство. Ей стало трудно дышать, будто ее заперли в душном, лишенном окон помещении, будто ее теснили и толкали со всех сторон. Она поняла, что в доме и во дворе люди, слишком много людей, и собрались они здесь из-за нее.

...От кровати до дверей пять шагов. А если пересечь большую комнату, никуда не сворачивая, то, преодолев две ступеньки, попадешь через крыльцо во двор. И она встала. Прошла пять шагов, едва коснувшись пальцами дверного косяка, не видя, но ощущая испуганные взгляды домочадцев, устремленные на нее. Через большую комнату скользящим шагом вышла на крыльцо. При виде Ншан, босой, в ночной рубашке, односельчане от неожиданности невольно подались назад. Всем хорошо знакомая девочка, ничем не отличавшаяся от их собственных детей, теперь, потеряв зрение, стала сразу далекой и непонятной. Между ними как бы образовалась невидимая и необъяснимая преграда, по одну сторону которой все село, по другую – Ншан.

Люди, разумеется, не осознавали этой преграды. Они пришли с единственной целью – выразить свою сочувстве ее матери, братьям и сестре... самой Ншан. Но перед ними сейчас стояла не ослепшая несчастная девочка, а новое, неведомое существо, с вызовом шагнувшее им навстречу, вперившее в толпу невидящий, но гордый взгляд, исключающий всякую жалость.

– Со мной все в порядке! – звонко выкрикнула она. – Расходитесь по домам. Здесь не похороны. До моих похорон мало кто из вас доживет.

Девочка хотела сказать последней фразой, что жить на свете она собирается долго, но односельчане поняли ее иначе и, оскорбленные в своих лучших чувствах, покинули двор. Люди не прощают грубость, даже если это самозащита.

* * *

Прошло семь лет. Все давно привыкли к слепой Ншан. О ней перестали думать, говорить. Ее ущербность приняли, как данность.

Сусанна давно уже вышла замуж и жила в райценте с мужем и двумя детьми, наведываясь домой лишь по праздникам. Армен и Арам уехали в Ереван, устроились рабочими на заводе. Оба женились там на городских девушках. Так что Сильвия осталась во всем доме одна со слепой дочерью. Она по-прежнему работала на виноградниках, вела хозяйство.

Многое девушка приспособилась делать сама. Она свободно перемещалась по дому, выходила в сад и беседку, лучше матери знала, где что лежит. Сама могла приготовить обед, вымыть посуду, полы, постирать белье. Вот только гладить, шить и подметать у нее не получалось. Особых хлопот она матери не доставляла, и та постепенно свыклась с неизбежным.

Левон, которому минуло 22 года, и слышать не хотел о женитьбе, всякий раз отмахиваясь, когда дома заводили разговор о невестке. Он выучился водить машину и теперь работал шофером на грузовике. Из-за непогоды и плохих дорог грузовики часто простаивали, и Левон с радостью оставался дома.

Дождавшись, когда тетка Сильвия уйдет на работу, он, как в детстве, перемахи-вал через ограду, чтобы быть поближе к Ншан. Иногда помогал ей по хозяйству, ничем не гнушаясь. Но больше всего любил просто смотреть на нее, говорить с ней.

– Отведи меня на то место, Левушка, - как-то попросила она.

Он не спросил, какое. Он сразу понял, что она имеет в виду. И, взяв Ншан за руку, повел в конец сада, на край ущелья. Ншан на ощупь отыскала свой камень, устроилась на нем, как прежде. Он сел у ее ног и снизу вверх глядел на ее бледное тонкое лицо с выступающими скулами и высоким, четко вылепленным лбом. На ее губы, отороченные нежным золотистым пушком. На прекрасные, широко раскрытые, невидящие глаза.

«Как странно, - не в первый раз подумалось ему. – Теперь я могу без смущения часами смотреть на нее, но это не радует меня, а вызывает боль.»

– Радость нужно искать внутри себя. Только тогда ты сможешь быть счастлив, - вдруг сказала Ншан.

Он вздрогнул от неожиданности, но успокоил себя тем, что их мысли просто совпали.

– Ты о чем? – спросил нарочито небрежно.

– Мир – это человек. И он может быть радостным или сумрачным, как сам человек.

– Как странно ты говоришь последнее время. Я не всегда понимаю тебя.

– Это оттого, что я – слепая, - спокойно ответила Ншан. – Раньше я не могла заглянуть в себя, понять окружающий меня мир.

– Окружающий мир? – невольно переспросил Левон. – Но ты же его не видишь.

– А разве ты и то, что тебя окружает, не одно целое? Его не надо видеть. Его надо чувствовать. В себе.

– Так не бывает!

– Глупый.

– Послушай! – возмутился Левон. – Я закончил школу, я много читаю, работаю, общаюсь с людьми. А ты целыми днями сидишь в четырех стенах, ничего и никого не видишь, не читаешь книг... Как же ты можешь знать мир лучше меня?

– Я ведь сказала тебе, мир внутри нас – во мне и в тебе. Он так прекрасен! Полон музыки, красок и света...

– Да полно тебе! Ты видишь краски и свет?

– Конечно.

– Не сочиняй! Это невозможно.

– Еще как возможно. Разве ты не видишь красочных снов с закрытыми глазами?

– Так ведь то сны.

– Какая разница. Я вижу сны наяву.

– Но как? Расскажи.

– Нет, Левон, этого не расскажешь.

– Мне иногда кажется, что ты вовсе не переживаешь своего несчастья.

– Это правда. Если бы мне предложили сейчас вернуть зрение, я наверное бы отказалась.

– Не верю! Ты нарочно так говоришь. Потому что ты гордая и не хочешь, чтобы тебя жалели.