– Привет, парень! – как ни в чем не бывало крикнул он и даже рукой ему помахал, хотя в иные дни вообще забывал поздороваться. И тут же, не утруждая себя еще одним приветствием, задал Джимми дежурный вопрос:

– Как он?

– В порядке, сэр, если не считать...

– Чего?

– Плохо спит в последние дни. Солнце еще толком не взойдет, а он уже в библиотеке. На головную боль жаловался. Иногда мне кажется даже, что он не в себе.

– Ясно, – с каменным лицом проронил Гроссе. – Разберемся. Еще какие новости?

– О, есть и хорошие, сэр, – оживился Джимми. – На днях мы закололи бычка. И сделал это Гро. Один. Без моей помощи.

– Вот как?
– Гроссе прищурясь смотрел на него, то ли с любопытством, то ли с осуждением. – Конечно же ты его об этом попросил?

– Нет, сэр. Я только хотел, чтобы он мне помог. Но он сказал, что справится сам. Я потом освежевывал тушу, и был поражен, как четко и, я бы сказал, профессионально он это сделал.

Казалось, ни Гроссе, ни опекуна ничуть не заботило, слушает юноша их разговор или нет. Какое-то время оба молча глядели друг другу в глаза, будто вели одним им понятный немой диалог. Спохватившись, Джимми закончил:

– Так что сегодня я угощу вас великолепными телячьими стейками. И еще у меня уже готово несколько видов колбас. Ведь вы попробуете, правда?

Не ответив, Гроссе взглянул на Тима, не спускавшего с него глаз, и властно хлопнул себя по бедру. Припав на передние лапы и поджав под себя хвост, Тим по-пластунски подобрался к его ногам и замер, дрожа всем телом. Гроссе успокаивающе потрепал его по затылку, даже почесал за ухом. От уха пальцы проворно и цепко скользнули ниже – туда, где под длинной спутанной шерстью головы скрывался выпуклый рубец, опоясывающий шею собаки. Стоило ему отнять руку, и Тим мгновенно исчез в зарослях кустарника.

Гроэр продолжал стоять на том же месте, будто ступни его корнями проросли в землю, и мало чем отличался сейчас от Тима. Но, взяв себя в руки, ломким от подавляемых эмоций голосом спросил:

– Плавать сегодня будем, Учитель?

Гроссе посмотрел на него долгим изучающим взглядом и не сразу ответил:

– Нет, Гро. Не то настроение. Да и у тебя, я вижу, тоже. Ограничусь душем, пока Джимми пожарит стейки и накроет на стол.

Все то время, что Гроссе был в ванной, Гроэр ходил из угла в угол, засунув руки в карманы шорт. Хорошо еще, что Джимми возился за домом с барбикью и не мог его видеть.

За обедом юноша был молчалив и напряжен. Но любой, даже менее проницательный человек заметил бы, что он буквально лопается от желания что-то сказать. Поняв это с первых же минут своего приезда на виллу, Гроссе будто задался целью взять юношу измором, делая вид, что ничего не замечает, и предоставляя ему самому искать способ и время вывернуть наизнанку свое нутро. Старательно отрезая острым ножом кусочки жареной на открытом огне телятины, он неспеша отправлял их в рот и долго, сосредоточенно жевал, попутно обдумывая какие-то свои проблемы.

Так началась и так закончилась эта совместная трапеза. Подтаявшая было в прошлый раз полынья их взаимоотношений, казалось, снова затянулась толстой коркой льда. Кивком головы поблагодарив Джимми за обед, Гроссе поднялся и, не говоря ни слова, направился к лестнице.

Нервно кусая губы, Гроэр следил за тем, как он исчезает за прорезью в потолке. Хлопнула наверху дверь. Он уже в библиотеке! Направляется к своему секретеру. Еще мгновение, и он увидит, что секретер не заперт, а папки разложены не в том порядке. Сейчас... сейчас раздастся утробный рык или он сам ураганом низвергнется вниз, испепеляя Гроэра разгневанным взглядом.

А разве можно испепелить холодом? – почему-то подумалось Гроэру. – Ведь глаза Учителя, его взгляд холоднее кубиков льда в морозильнике. – И сам же себе ответил: – Еще как можно. Если руку надолго погрузить в лед, она ведь умрет.

Нет, ни крика, ни явления огненно-ледяного Гроссе не последовало. Тишина в доме нарушалась лишь позвякиванием убираемых Джимми тарелок. Нервы юноши не выдержали. Пружина внутри сорвалась и лопнула. Он сам не заметил, как оказался на верхней ступеньке, как влетел в библиотеку.

Гроссе, спокойно сидевший за секретером, неторопливо обернулся, выжидательно и даже меланхолично глядя на него.

– В чем дело, Гроэр? – укоризненно проговорил он, как если бы журил малолетнего ребенка. – Или ты забыл, что когда я поднимаюсь сюда поработать, меня не полагается тревожить?

Юноша топтался в дверях, виновато опустив голову. Когда Учитель вот так смотрел на него, он и сам забывал, что давно уже вырос. А забыть было немудрено, поскольку здесь, на вилле, ничего не менялось, даже его шорты и босые ноги. Он не вел счет времени, не отмечал дни рождения. Не переходил из класса в класс, не готовился к поступлению в колледж, в университет. Он не мог видеть себя и не имел друзей-сверстников, по которым можно было бы определять бег времени. Конечно же Гроэр очень хорошо чувствовал, как взрослеет его тело. Чувствовал он и неясные, но мощные порой брожения в крови. Однако весь уклад жизни на вилле был словно специально создан для того, чтобы он как можно дольше оставался инфантильным нечто, лишенным собственного Я.