– А как насчет этой?

Фрэнк сказал:

– Перевернись.

Лайкровая одежда была без швов, без стыков, непроницаемая, тугая и глянцево–скользкая, не ухватишься. Где–то тут должна быть молния, но где?

Ньют любил бесконечное солнце, легкие деньги, доступных женщин, океан в иные часы. Но и только – все остальное в Южной Калифорнии могло скукожиться и умереть, ему было наплевать. Смог убивал его. Все эти сотни тысяч людей на шоссе, что сжигают миллионы галлонов бензина, загрязняют атмосферу. Они даже шутки про это придумывают: дескать, чувствуют себя не в своей тарелке, если не видят, чем дышат. Чокнутые. Он переключился на вторую скорость и остановился у тротуара.

Сначала он убедился, что телефон–автомат работает, затем пересек улицу и зашел в винный магазин за двадцатипятицентовиками. Продавец сказал, что у него нет лишней мелочи. Ньют злобно зыркнул на него и схватил с полки бутылку «Уайлд тёки Кентаки». На ценнике стояло: девятнадцать долларов восемьдесят пять центов. Он швырнул на прилавок полусотенную бумажку. Продавец отсчитал три десятки, десятицентовик и пятачок сдачи.

Ньют сказал:

– Ладно, я законный покупатель, ты продал, я купил, а теперь давай–ка этих чертовых четвертаков на пятерку, ты, придурок.

Продавец уставился на него.

Ньют сунул ему в лицо десятидолларовую бумажку.

– Давай шевелись, мне нужно позвонить.

Продавец показал на улицу.

– Там банк через три квартала. А может, через пять, или шесть, или восемь, или даже больше. Увидите слева. Или справа. Не заблудитесь. А может, заблудитесь.

Ньют сгреб с прилавка свою десятку и бумажный пакет с «Уайлд тёки». Он держал бутылку низко, за горлышко.

Продавец слегка пригнулся, нашарил под прилавком револьвер и отвел затвор. Он выстрелит прямо сквозь дешевую картонную стенку прилавка. На то, чтобы убрать кровь и осколки, залепить и закрасить дырки, понадобится не более получаса. Полчаса – и словно ничего и не бывало.

Ньют увидел выражение близко посаженных глаз и осознал, что серьезно влип: он сцепился с парнем, который зарабатывал шесть долларов в час, покупал одежду в дешевом универмаге и полагал себя хозяином положения. С чего бы, если только этот хмырь не буйный псих с пушкой? И какова вероятность, сколько может быть буйных психов? В лос–анджелесском винном магазине – сто процентов. Ньют вышел на замешенный на смоге воздух, усмехнулся и сделал непристойный жест.

Продавец вздохнул. Этот тощий ублюдок знал закон. Ну, теперь он попался, полицейские приволокут его в суд. Он снова поставил револьвер на предохранитель, бросил его и схватил ручку.

Черный как черт «порше» Ньютона стоял у телефонной будки. Ньют влез в машину, завелся и выжал сцепление. Машина сорвалась с места. Продавец выскочил на тротуар и записал номер на ладони, потом вошел в телефонную будку и набрал 911.

– По Малхолланд на восток движется черный «порше». С матерчатой крышей. Номерной знак нестандартный, написано «НЬЮТ». Да, так, как я сказал: «НЬЮТ». У придурка крыша поехала, алкаш. Размахивал передо мной пистолетом.

Бесплотный голос спросил его имя и номер.

Продавец был ученый. Быстро повесил трубку.

Уиллоус насыпал зерна в кофемолку, стиснул зубы и нажал на кнопку. Стальные ножи перетерли смесь «Коломбиан» и «Дак Френч» в мельчайший порошок. Он насыпал кофе в фильтр, вставил фильтр в кофеварку и включил ее. Выскочили готовые тосты. Уиллоус слегка смазал маслом оба куска, посыпал их корицей с сахаром, плеснул молоко в кофейную кружку – не придется мыть ложку.

Холостяцкие привычки. Он прихватил завтрак на веранду, устроился в старомодном деревянном шезлонге с парусиновым сиденьем в выцветших желтых, красных и зеленых полосках. Поставил кружку с кофе на подлокотник, а тарелку с тостами на колени. Небо ясное и чистое, солнце висит у горизонта, и еще совсем не жарко, градусов восемнадцать. В это время года, посередке лета, температура днем запросто может подскочить до тридцати пяти. Уиллоус откусил кусок тоста.

Соседский сиамский кот крался по некошеной лужайке. С макушки сливового дерева на него дико верещала сойка, а жирная черная белка, свесив для равновесия пушистый хвост, уверенно семенила по проводам, что тянулись параллельно дорожке.

Соседский пес протрусил мимо, обнюхал основание телефонного столба и проследовал дальше.

Незатейливая деревенская жизнь.

Уиллоус пожалел, что не бредет сейчас по колено в чистой воде где–нибудь в дебрях острова Ванкувер, высматривая радужную форель. Был конец июля, а отпуск у него намечен на последние три недели августа. Только вот порыбачить едва ли придется. Из Торонто приезжают дети, они не виделись с Рождества. Шон любил бывать на природе, но Энни насквозь городской ребенок.

Уиллоус отхлебнул кофе. Белка собралась, одним прыжком одолела расстояние в три фута и скрылась в густой зелени платана.

Семь часов утра, великолепный день, бледно–голубой простор неба омрачен единственным крохотным облачком, да и то скоро растает под солнцем.

Уиллоус доел тост, допил последний глоток кофе и пошел в Кухню налить еще одну кружку. Под входную дверь успели подсунуть газету.

Когда он снова появился на веранде, кот увидел свернутую газету в его руке и пулей умчался восвояси. Уиллоус бросил во двор хлебную корку. Сойка склонила набок блестящую иссиня–черную головку, ринулась вниз, подхватила корку и вновь взмыла на ветку, да так быстро, словно и с места не трогалась.