– Чему это ты радуешься?

– Жизни, – сказал Фрэнк, – когда она хорошо складывается.

Лулу взглянула на часы, тонкий темно–синий с золотом диск, усеянный бриллиантами.

– Еду принесут через три четверти часа. Как раз довольно времени для душа и…

– Чего? – спросил Фрэнк.

– Дай волю воображению и посмотрим, что ты сумеешь придумать, ладно?

Стоя под душем – струи воды хлестали по его телу, смывая напряжение, накопившееся, пока он выслеживал Клер Паркер, – Фрэнк размышлял, сколько еще это может продлиться. Последние двадцать лет он жил как перекати–поле. Нигде не задерживался настолько, чтобы завести серьезное знакомство. Но с Лулу все было совершенно иначе. Кажется, он правда ей нравится. Не хотелось задумываться почему. Потом она, несомненно, чего–нибудь от него захочет. Если повезет, чего–нибудь простого и незамысловатого, вроде пачки наличных. Он подставил лицо струям. Только на это и приходилось надеяться – на то, что ее потребности окажутся предсказуемыми и легко выполнимыми.

Он вздрогнул, когда Лулу отдернула занавеску и ступила в ванну.

– Испугался?

– Я пугливый.

– Ты качаешься, Фрэнк?

– Да так, немножко.

– Где? В спортзале?

– Да где придется.

– Подними руки. – Лулу набрала полный рот воды и окатила его с дурашливой улыбкой, улыбка исчезла, когда ее взгляд, пройдясь по телу Фрэнка, упал на сморщенный шрам в центре живота. Она явно расстроилась, но если бы собиралась играть в вопросы и ответы, то уже бы начала. Приятно, кажется, она умела испытывать любопытство и ни о чем не спрашивать. Возможно, женщины в этом отношении лучше мужчин. Во всяком случае, хуже быть невозможно. Он нагнулся и закрутил кран. Шлепнулись последние капли.

Они сели в постели, усевшись по–турецки на простынях, пальцами и зубами разделываясь с омарами из Новой Шотландии, диким рисом, крошечными сладкими морковинами и каким–то пряным зеленым овощем, который не особенно пришелся Фрэнку по вкусу, но он жевал и глотал с деланным воодушевлением, чтобы не устраивать суеты, запивая это невесть что огромными глотками ледяного шампанского.

После обеда Лулу показала Фрэнку свой семейный альбом, оплетенный в потертую рыжую кожу, с медной застежкой и медными петлями. Альбом был размером с небольшой чемоданчик. Она приволокла его и бухнула на кровать. Фрэнку даже пришлось подвинуться, чтобы он поместился.

Лулу потеряла ключ, так что пришлось вскрывать запор гостиничной открывалкой. На первой странице было шесть черно–белых фотографий с зубчатыми краями, закрепленных по углам черными треугольничками.

На первой был голый младенец, лежащий на коврике перед камином.

На второй – ребенок в плетеной коляске с большими колесами. На третьем снимке ребенок плакал, сидя в кроватке. Четвертый запечатлел крестины.

На пятой карточке ребенок обнимал огромную снежную бабу с кусками угля вместо глаз, носом–морковкой и розанчиком–ртом из ломтя свеклы.

На последнем снимке дитя в пеленках на капоте автомобиля с матерчатой крышей.

– Это ты?

– Знойная девица, да?

– Это что, семьдесят второй «триумф»?

– Папа выиграл его в лотерею. Неделю попользовался, а потом соседский парень, Тревор Уайт, увел его прямо из гаража. Повез подружку покататься к докам, не справился с управлением и врезался в грузовой поезд на скорости сто миль в час. Оба сгорели. Такая трагедия.

Фрэнк кивнул, хотя особо не прислушивался, голова его была занята: он пытался подсчитать, сколько ей лет.

– Треворовы родители наняли матерого адвоката и подали в суд. Железнодорожная компания тоже. Они говорили, что папа не должен был оставлять ключи в замке зажигания. Его признали невиновным, но судебные расходы съели все наши сбережения. Мне было четыре месяца, когда он сбежал. С тех пор я его не видела и вряд ли увижу.

Фрэнк сказал:

– Погоди–ка. Ты же говорила, что Роджер твой отец.

– Отчим. Вроде того. Номер шесть. Мама управлялась с мужчинами как с картофельными чипсами. Верно, не могла найти подходящего. – Лулу взглянула на Фрэнка так смело и прямо, что у него будто разом выпустили весь воздух из легких. – Не то что я, – тихо добавила она и перевернула страницу.

Парень на мотоцикле. Согнутая нога на бензобаке, руки скрещены на черной кожаной груди.

– Папаша номер два, – сказала Лулу. – Джозеф. Этот был каскадер–индивидуал. Найдет городишко у реки, установит переносной пандус да складные стулья и летает на своем мотоцикле через реку. Можно смотреть бесплатно, а можно расщедриться на пару долларов и купить место, а заодно получить фотографию с автографом. Он разбивался примерно раз в неделю, нарочно. Чтобы, говорил, поддерживать интерес зрителей, но мама считала, что он калечился чисто ради кайфа. Это мой первый настоящий папа, в смысле первый, о ком я что–то помню. Всю эту историю о Треворе и о поезде мне мама рассказывала. Мне было пять лет, и я продавала зрителям цепи для ключей, когда Уолтер сломал себе шею.

– Убился?

Лулу кивнула и перевернула страницу. Свадьба в Зеркальном доме. Фрэнк спросил:

– Это что такое?

– Это мая мама. Красивая, правда? Только философка. Ну да кто без недостатков?

Фрэнк не понял.

– Все эти отраженные образы, – сказала Лулу, – который из них реален? Кто знает? Скажем, ты отправляешься пообедать. Ты с дамой, а она с тобой. Но, быть может, вы оба где–то в другом месте.

Фрэнк кивнул. Теперь он понял. Большей частью он не был там, где он был. Например, когда он дожидался парня из гаража с мохнатыми ноздрями, чтобы оформить прокат, он думал о фильме, который видел недавно, переживая заново одну сцену. Джин Хекман был на автостоянке вместе с хорошенькой девицей и ее молодым человеком. За ними гнались гангстеры. Джин метался и орал на девчонку и ее дружка, пытаясь выяснить, почему бандиты в них стреляют. Фрэнк бы сыграл не так. Кто в такую минуту думает о мотивах? В тебя стреляют – прыгай в тачку. Уже на расстоянии двадцати футов пистолет в руках среднего стрелка становится почти безопасным. Фрэнк знавал чернокожего парня из Торонто, которого пытались застрелить в туалетной кабинке. Места там едва хватает, чтобы взвести курок, в парня выпустили шесть пуль, а он отделался легкой ссадиной.