2. а) Враги из АОН распространяли непартийное отношение и недоверие ко мне, ибо не случайно заявление бывшего секретаря БПК Сарепина на партактиве 23-й авиабригады: «Скробуком занимаемся давно, надо поставить о нем вопрос» (чье задание?), для чего он давал соответствующие задания партийцам писать на меня заявления. Не случайно выступление в 1937 г. Сурина, этого разоблаченного врага, за мой нажим, за дисциплину в 1932 г. в Борисоглебской школе летчиков.

Не случайно, что мне ни по одной иностранной экскурсии в подчиненную мне 23-ю авиабригаду не давалось никаких указаний, а следовательно, к моему удовольствию, я не присутствовал в обществе этих официальных шпионов. Одновременно такое игнорирование командования корпуса со стороны врагов из АОН создавало недоверие ко мне людей;

б) враги в начале 1937 г. подбирали командиром 1-го авиакорпуса врага Карелина, о чем он сам говорил полковнику Смирнову.

Турчанович, бывший начальник снабжения и вооружения 23-й авиабригады, в присутствии парторга Ищенко говорил о расстреле в начале войны вверенного мне корабля.

Гринберг в присутствии начальника связи корпуса осенью 1937 г. клеветал Алкснису о том, что «Скробук жить не дает, опять разбил самолет». Оставленный ящик с материалом на аэродроме Монино, якобы для ремонта летной полосы, случайно не окончился для меня гробом при посадке в сумерки на самолете Р-5 после возвращения из г. Орла.

3. В сентябре 1937 г. меня послали расследовать причину катастрофы ТБ-3, но, несмотря на мой запрос о необходимости вылететь комиссии на место катастрофы, куда летали мои подчиненные, бывший начальник ГУПВО НКВД Кручинкин не без согласия Хрипина, Гринберга, Алксниса дипломатично ответил отказом. В то же время Крафт на месте пытался меня провоцировать, говоря: «Лететь нужно, летите под мою личную ответственность».

На мой вопрос уже в Москве, почему не последовало разрешение на полет, мне эта компания врагов ответила: «Большим начальникам там быть опасно». Это ложь.

4. В октябре 1937 г., после прибытия из командировки, ко мне зашел уполномоченный особого отдела 23-й авиабригады

Колпашников с требованием, чтобы я написал ему все, что я знаю о сов(ершено) секретной командировке, из которой я прибыл. Зная, как хранить государственную тайну, я вынужден был ответить, что те, кому положено, об этом знают, а если Вашему начальству это надо, то пусть оно заслушает меня или затребует установленным порядком интересующие его данные. Одновременно, не разглашая секретности, я поднял вопрос и предложил на основе личного опыта изменить неудовлетворительную систему упаковки моторов для перевозки их вне железных дорог.

5. а) Характерно, что после ареста бывшего начальника вооружения и снабжения 23-й авиабригады Турчановича тот же уполномоченный особого отдела Колпашников допрашивал меня по делу Турчановича в качестве свидетеля. Мне странно было быть в роли свидетеля, ибо те недочеты, которые я обнаруживал (а видел я их больше, чем его непосредственньЙ! начальник — полковник Смирнов), буквально заставляли Смирнова, Турчановича и других командировать руководителей немедленно устранять их с последующей проверкой исполнения.

б) В 1937 г. заставил полковника Смирнова изменить его хвалебную на действительную аттестацию Турчановича с предупреждением о неполном его служебном соответствии. Правда, эта аттестация по распоряжению врид начальника политотдела Зинченко или Никулина была преждевременно объявлена Турчановичу, что вооружило его для жалобы, поданной в Управление ВВС.

в) Особый отдел 23-й авиабригады на деле и по моей информации знал, как мне приходилось бороться за постоянную боеготовность и боеспособность, в частности и 23-й авиабригады, используя для этого все силы и средства бригад и корпуса, как-то: восстановление автотранспорта; ремонт самолетов и моторов; восстановление боеготовности 45-й авиаэскадрильи (Бибиков), в которой в октябре оказалось только 138 часов моторесурсов; приведения к бою оружия НЗ; ликвидация, по существу, подготовленного пожара в ангаре склада перед праздником 1 Мая 1937 г. (все авто(машины) НЗ полные горючего с открытыми пробками, между деревянными ящиками пропитанные маслом и бензином тряпки, у входа сухие стружки, смешанные с пропитанной горючим ветошью). Я вытащил туда весь руководящий начсостав 23-й авиабригады, где на месте показал, как ликвидировать свою слепоту и огнеопасное положение.

г) Всестороннее наблюдение и вмешательство имело целью помочь командованию, а там, где надо, заставить его. Так, например, мое своевременное вмешательство о доливке горючего в корабли, по существу, спасло 23-ю авиабригаду от тяжелых последствий после ночного полета Тула—Киев— Тула, ибо в Туле из-за тумана нельзя было садиться и пришлось лететь на посадку в Воронеж.

Несмотря на такой благоприятный выход бригады из тяжелого положения за счет долитого горючего, это, к моему удивлению, не помешало полковнику Смирнову, не сказав мне ни слова, за это вмешательство жаловаться на меня Хри-пину и Гринбергу.

После этой явно нелепой жалобы я спросил полковника Смирнова, почему он забыл, что мы оба члены партии и можем обходиться без жалоб. На это Смирнов ответил, что «так лучше». Если Смирнову было лучше не доливать горючего и летать с безрассудным, ничем не вызываемым и не оправданным риском для людей и машин, то, по-моему, было лучше долить горючего и этим увеличить гарантию спокойной, уве-

ренной работы летного состава, а следовательно, увеличить гарантию успеха бригады, тем более в неустойчивой погоде осенью, особенно ночью.