— Безрассудное дело советует, государь, — вмешался князь Долгорукий. — Огнём не спасёшь душу. Сын Божий молился за неверных, а не жёг их.

— Так, так, — обрадовался этим словом государь.

После долгих споров было решено сослать непокорную Морозову в Новодевичий монастырь, держать её там под строгим караулом и ежедневно водить в храм Божий, так как Морозова, как и её сестра, не хотела ходить сама в церковь.

После того, как Морозову перевели в монастырь, множество народу стало приезжать туда, чтобы подивиться мужественной опальной боярыне.

С утра монастырский двор был запружен каретами и экипажами. Наезжало и немало боярских жён — некоторые полюбопытствовать, а некоторые и облегчить её страдания. Вход к ней был свободен. Никогда ещё после ареста не пользовалась она такой свободой, как здесь, в Новодевичьем монастыре.

Но с удалением непокорной боярыни в загородный монастырь соблазн для москвичей не уменьшился. По всей Москве только и говорили о страждущих ради старой веры сёстрах.

Тогда государь Алексей Михайлович повелел перевести Морозову снова в Москву. Он надеялся, что визиты к ней вельмож и сочувствие со временем прекратятся.

По царскому указу Федосью Прокопьевну поселили в Хамовнической слободе, где ткали полотно для царского двора.

Боярыня нашла приют в доме старосты. Будучи сам ревнителем старого благочестия, он очень обрадовался своей новой постоялице.

Немало было последователей Аввакума и среди ткачей слободы. Ещё раньше в их домах не раз находили приют Мелания и прочие морозовские старицы.

Доступ к опальной боярыне, пострадавшей за веру, был свободен, не говоря уже о том, что Мелания и Елена постоянно находились при ней. Из далёкого Пустозерска Аввакум регулярно мог присылать свои послания.

Положение Морозовой немного облегчилось, и её окружение теперь надеялось, что оно постепенно сделается ещё лучшим.

Но вскоре всё в судьбе Морозовой переменилось.

Её сторонники понимая, что необходимо действовать через царя, стали обращаться к государевым родственникам с просьбами о помощи. Особенно часто разговаривала с царём о Морозовой старшая из государевых сестёр, царевна Ирина Михайловна. Не проходило и дня, чтобы царевна не напоминала государю о заслугах мужа Морозовой, и просила пощадить стойкую женщину.

И в один из дней царь, раздосадованный приставаниями сестры, повелел начать строить в далёком Боровске специальный острог.

К зиме, когда острог был готов и установилась дорога в далёкий Боровск, вышел государев указ отправить опальную боярыню Морозову на поселение в боровский острог. Вместе с ней были высланы из Москвы княгиня Урусова, Данилова, и ещё позднее — инокиня Устина.

Почти месяц продолжался путь в санях от Москвы в Боровск.

Всю дорогу боярыня молчала, не разговаривала с тремя стрельцами, сопровождавшими её, отвернувшись, смотрела на снежную пустыню, не кончающуюся на протяжении всей дороги. Проезжали города, деревни, и никто здесь не выходил, как в Москве, встречать страдалицу за веру, никого не интересовала её судьба. Мелкие встречные равнодушно следили за двумя санями, ползущими друг за другом.

Наконец, сани притормозили, раздался скрип ворот, крики, лай собак и сани въехали в острог.

Морозова, разминая затёкшие ноги, вышла из саней. Со всех сторон высились высокие, сверху заострённые светлые брёвна стены, посреди стоял маленький светлый сруб для стражи. В центре двора возвышался низкий, как у колодца, сруб, поставленный над ямой.

И, увидев всё это, сердце у Морозовой сжалось от тоскливого предчувствия. Она так много настрадалась в дороге, так много передумала во время пути, что прискачи сейчас гонец из Москвы и снова привези он послание от государя — не сомневаясь, отошла бы боярыня от старого благочестия, приняла бы старые почести.

Подведя её к срубу, стражник откинул дверцу и, подталкивая Морозову к лазу, заставил её спуститься вниз по лестнице. Как только она опустилась на землю, лестница сразу была вытащена, дверца захлопнута, и теперь свет едва пробивался в яму сквозь узкое, как бойница, окошко.

В яме было темно и душно, и Морозова, не зная, что делать, стояла прямо под дверцей, на том месте, где только что находилась лестница.

Постепенно глаза привыкали к темноте, и она различила возле стены несколько неясных фигур.

— Кто здесь? — спросила Морозова.

— Люди Божии, — ответил ей знакомый голос, и Морозова вздрогнула: — Устина, ты?

— Матушка! — закричала Устина, и девушка, вскочив с топчана, подбежала к Морозовой.

Вслед за ней поднимались ещё две женщины, и сквозь слёзы, всхлипывания боярыня поняла, что здесь уже неделю томятся её сестра, Данилова и инокиня Устина.

Так началась новая жизнь опальной боярыни.

Как ни страшно было сидеть в яме, но наладилась жизнь и здесь. Вскоре женщины перешли на монастырский уклад жизни — долгие молитвы, песнопения, чтения Псалтыри.