– Сир! – сказал Генрих Наваррский, все еще стоя на коленях и придерживая кабана, раненного в сердце. – Это пустяки! Ваше величество не ранены – я отвел клык.

Затем он встал, оставив нож в туше зверя, и кабан упал, истекая кровью, хлынувшей не из раны, а из горла.

Карл IX, стоя среди задыхавшейся от волнения толпы, ошеломленный криками ужаса, способными поколебать мужество в самом стойком человеке, одно мгновение был готов упасть тут же, рядом с тушей издыхающего кабана. Но король взял себя в руки и, обернувшись к Генриху Наваррскому, пожал ему руку, сопровождая свое рукопожатие взглядом, где блеснуло теплое подлинное чувство, вспыхнувшее в сердце короля впервые за все двадцать четыре года его жизни.

– Спасибо, Анрио! – сказал он.

– Бедный брат! – воскликнул герцог Алансонский, подходя к Карлу.

– А-а! Это ты, Франсуа! – сказал король. – Ну, знаменитый стрелок, где твоя пуля?

– Наверное, она расплющилась о шкуру кабана.

– Что вы? Боже мой! – воскликнул Генрих, прекрасно разыгрывая изумление. – Видите, Франсуа, ваша пуля раздробила ногу лошади его величества. Как странно!

– Гм! Это правда? – спросил король.

– Возможно, – уныло ответил герцог, – у меня так дрожали руки!

– Несомненно одно: для такого искусного стрелка, как вы, Франсуа, выстрел небывалый! – сказал Карл IX, нахмурив брови. – Еще раз спасибо, Анрио! Господа, – продолжал он, обращаясь ко всем, – возвращаемся в Париж, с меня довольно.

Маргарита подъехала поздравить Генриха.

– Да, да, Марго, – сказал Карл IX, – похвали его от чистого сердца! Без него французского короля звали бы теперь Генрих Третий.

– Увы, мадам, – тихо сказал Беарнец, – герцог Анжуйский и без того мой враг, а теперь обозлится еще больше. Но как быть?! Каждый делает, что может, – спросите хоть герцога Алансонского.

Он нагнулся, вытащил из туши кабана охотничий нож и раза три всадил его в землю, чтобы счистить кровь.

Спасая жизнь Карлу, Генрих Наваррский не просто спас жизнь человеку: он предотвратил смену государей в трех королевствах.

Если бы Карл IX погиб, то королем Франции стал бы герцог Анжуйский, а королем Польши, по всем вероятиям, – герцог Алансонский. Но так как герцог Анжуйский был любовником жены принца Конде, то наваррская корона, возможно, пошла бы в уплату мужу за покладистость его жены.

Таким образом, из всей этой великой передряги не могло выйти ничего хорошего для Генриха Наваррского. Он получал другого господина – только и всего; но вместо Карла IX, относившегося к нему сносно, Генрих Наваррский мысленно представлял себе на троне Франции герцога Анжуйского, умом и сердцем двойника своей матери Екатерины, который поклялся уничтожить Генриха и, несомненно, сдержал бы свою клятву.

В то мгновение, когда кабан набросился на Карла IX, все эти мысли мелькнули разом в голове Генриха, и мы видели последствия быстрого, как молния, вывода, – что собственная жизнь Генриха связана с жизнью Карла.

Карл IX спасся благодаря преданности Генриха Наваррского, но настоящая ее причина осталась неизвестной королю. Однако Маргарита поняла все и подивилась неожиданной для нее смелости Генриха, блиставшего, подобно молнии, только в грозовую погоду.

Избавиться от царствования герцога Анжуйского было, к сожалению, еще не все, – надо было самому стать королем. Надо было бороться за Наварру с герцогом Алансонским и принцем Конде; а самое главное – надо было уехать от этого двора, где приходилось лавировать между двумя пропастями, но уехать под защитой брата короля.

Возвращаясь из Бонди, Генрих Наваррский обдумал положение, и, когда он входил в Лувр, план его уже созрел.

Не снимая сапог, как был – в пыли и крови, он прошел прямо к герцогу Алансонскому; герцог в сильном возбуждении ходил большими шагами по комнате. При виде Генриха на лице герцога выразилось неудовольствие.

– Да, – сказал Генрих Наваррский, беря его за обе руки, – да, брат мой, я понимаю вас! Вы сердитесь на меня за то, что я первый обратил внимание короля на пулю, попавшую в ногу королевской лошади, а не туда, куда хотели вы, то есть в кабана. Что делать! Я не сдержал чувства изумления. Но все равно, король и без меня заметил бы ваш промах, не правда ли?

– Конечно, конечно, – пробормотал герцог Алансонский, – но все же ничему другому, кроме злонамеренности, я не могу приписать сделанное вами замечание, которое, как вы видели, вызвало у моего брата Карла сомнения в искренности моих намерений и омрачило наши отношения.

– Мы сейчас вернемся к этому, – ответил Генрих. – Что же касается моих добрых или злых намерений по отношению к вам, то я нарочно и пришел сюда, чтобы вы сами могли о них судить.

– Хорошо! – ответил с обычной сдержанностью герцог Алансонский. – Говорите, Генрих, я слушаю.