– Когда я выскажу вам все, то вы увидите, каковы мои намерения, так как я пришел сделать вам признание, совершенно откровенное и очень неосторожное, после которого вы можете погубить меня одним словом.

– Что такое? – спросил Франсуа, начиная беспокоиться.

– Я долго колебался, – продолжал Генрих, – прежде, нежели сказать вам то, что привело меня сюда, особенно после того, как вы сегодня не захотели меня слушать.

– Ей-богу, я не понимаю, – сказал, бледнея, герцог, – что вы хотите сказать, Генрих?

– Мне слишком дороги ваши интересы, брат мой, – ответил Генрих, – и я не могу не сообщить вам, что гугеноты предприняли известные шаги.

– Шаги? – переспросил герцог Алансонский. – Какого же рода?

– Один из гугенотов, а именно месье де Муи де Сен– Фаль, сын храброго де Муи, убитого Морвелем, – да вы знаете…

– Да.

– Так он, рискуя жизнью, явился сюда нарочно, с целью доказать мне, что я нахожусь в плену.

– Ах, вот как! И что же вы ему ответили?

– Брат мой, вам известно, что я люблю Карла нежною любовью и что королева-мать заменила мне мою мать. Поэтому я отверг все предложения.

– А в чем заключались эти предложения?

– Гугеноты желают восстановить наваррский престол, а так как по наследству престол принадлежит мне, они и предложили мне его занять.

– Так! И де Муи вместо согласия получил отказ?

– Решительный… даже в письменной форме, – продолжал Генрих. – Но с тех пор…

– Вы раскаялись? – прервал его герцог Алансонский.

– Нет, но я заметил, что де Муи, не удовлетворенный мною, направил свои взоры куда-то в другое место.

– Куда же? – тревожно спросил герцог.

– Не знаю. Быть может, на принца Конде.

– Да, это вероятно, – ответил Франсуа.

– Впрочем, – заметил Генрих, – я имею возможность безошибочно узнать, кого наметил он в вожди.

Франсуа побледнел как смерть.

– Но гугеноты, – продолжал Генрих, – не единодушны, и де Муи, как он ни безупречен и ни храбр, все же является представителем только одной их части. Другая же часть, и немалая, не утратила надежды возвести на трон Генриха Наваррского, который вначале поколебался, но потом мог раздумать.

– Вы так полагаете?

– Я каждый день вижу доказательства этому. Вы заметили, из кого состоял тот отряд, что присоединился к нам на охоте?

– Да, из обращенных дворян-гугенотов.

– Вы узнали их начальника, который подал мне знак?

– Да, это виконт Тюрен.

– Вы поняли, чего они хотели от меня?

– Да, они предлагали вам бежать.

– Как видите, – сказал Генрих встревоженному герцогу, – есть вторая партия, которая хочет другого, а не того, что де Муи.

– Вторая партия?

– Да. И, повторяю, очень сильная. Таким образом, чтоб обеспечить себе успех, надо объединить эти две партии – Тюрена и де Муи. Заговор ширится, войска размещены и ждут только сигнала. Это крайне напряженное положение требует быстрой развязки, и у меня созрели два решения, между которыми я до сих пор колеблюсь. Я и пришел отдать их на суд вам, как своему другу.

– Скажите лучше – как своему брату.

– Да, как брату, – подтвердил Генрих.

– Говорите, я слушаю.

– Прежде всего я должен объяснить вам мое душевное состояние. Никаких стремлений, никакого честолюбия у меня нет, да и нет для этого нужных способностей, – я простой деревенский дворянин, бедный, чувствительный и робкий; деятельность заговорщика представляется мне связанной с такими неприятностями, которые не вознаграждаются даже твердой надеждой на получение короны.

– Нет, брат мой, – отвечал Франсуа, – вы заблуждаетесь относительно себя: печально положение наследника царственного дома, когда все его благосостояние ограничено межевым камнем на отцовском поле, а весь почет – почетом от одного слуги; и я не очень верю тому, что вы мне говорите.

– Но тем не менее все, что я говорю вам, – правда, и настолько, что, будь у меня настоящий друг, я готов отказаться в его пользу от власти, которую мне предлагают заинтересованные во мне люди; но, – прибавил он со вздохом, – такого друга у меня нет.

– Так ли? Вы, несомненно, ошибаетесь.

– Святая пятница! Нет! – сказал Генрих. – Кроме вас, мой брат, нет никого, кто бы любил меня. Поэтому мне не хотелось бы, чтобы ужасные междоусобия обратились в мертворожденную попытку выдвинуть на свет божий кого-нибудь… недостойного… и я предпочитаю осведомить моего брата-короля о том, что происходит. Я никого не назову, не скажу, где и когда, а только предотвращу огромное несчастье.

– Великий боже! – воскликнул герцог Алансонский, не в силах подавить чувство ужаса. – Что вы говорите!.. И кто? Вы, единственная надежда протестантской партии со времени смерти адмирала! Вы, гугенот, правда обращенный, но, как думают, плохо обращенный, – вы занесете нож над вашими собратьями! Генрих, Генрих! Неужели вы не понимаете, что, поступив так, вы устроите вторую Варфоломеевскую ночь всем гугенотам королевства? Точно вы не знаете, что Екатерина спит и видит, как бы дорезать всех, кто уцелел?