– Слышишь? – сказал Генриху король. – Она зовет меня просто Шарль.

– Ах! – воскликнула молодая женщина. – Сир, вы не один?

– Нет, милая Мари. Мне хотелось показать тебе другого короля, более счастливого, чем я, потому что на нем нет короны, и более несчастного, чем я, потому что у него нет Мари Туше. Бог всех равняет.

– Сир, это король Наваррский? – спросила Мари.

– Он самый, милое дитя. Подойди к нам, Анрио.

Король Наваррский подошел. Карл взял его руку.

– Мари, взгляни на его руку; это рука хорошего брата и честного друга! Знаешь ли, если бы не она…

– То что же, сир?

– Если бы не эта рука, Мари, то наш ребенок остался бы сегодня без отца.

Мари вскрикнула, упала на колени, схватила руку Генриха и поцеловала.

– Хорошо, Мари, так и надо, – сказал Карл.

– А чем вы его отблагодарили, сир?

– Тем же.

Генрих с изумлением посмотрел на Карла.

– Когда-нибудь, Анрио, ты поймешь смысл моих слов. А покуда – иди взгляни!

И Карл подошел к кроватке, в которой спал младенец.

– Да, – сказал король, – если бы этот карапуз спал в Лувре, а не в домике на улице Бар, многое было бы по-другому и теперь, а может быть, и в будущем.

– Сир, вы уж извините меня, – заметила Мари, – но мне больше по душе, что он спит здесь: тут ему спокойнее.

– Ну и дадим ему спать спокойно. Хорошо спится, когда не видишь снов! – сказал король.

– Угодно, сир? – спросила Мари, показывая рукой на дверь в другую комнату.

– Да, правильно, Мари, – ответил Карл, – будем ужинать.

– Милый мой Шарль, – сказала Мари, – вы ведь попросите вашего брата-короля извинить меня?

– За что?

– За то, что я отпустила наших слуг. Видите ли, сир, – обратилась она к королю Наваррскому, – Шарль любит, чтобы за столом ему служила одна я.

– Святая пятница! Охотно верю, – ответил Генрих.

Мужчины прошли в столовую, а заботливая и трепещущая за ребенка мать укрыла теплым одеяльцем малютку Шарля, который спал крепким детским сном, вызывавшим зависть у большого Шарля, и не проснулся.

Тогда Мари прошла к гостям.

– Здесь только два прибора! – сказал Карл.

– Разрешите мне прислуживать вашим величествам, – ответила Мари.

– Вот видишь, Анрио, из-за тебя мне неприятность! – сказал Карл.

– Какая, сир? – спросила Мари.

– А ты не понимаешь?

– Простите, Шарль, простите!

– Прощаю, садись рядом со мной – здесь, между нами.

– Хорошо, – ответила Мари.

Она принесла еще прибор, села между двумя королями и стала их угощать.

– Не правда ли, Анрио, – сказал Карл, – хорошо, когда у тебя есть такое место, где ты можешь есть и пить спокойно, не заставляя кого-нибудь другого сначала пробовать твое кушанье и твое вино?

– Сир, поверьте, что я как никто способен оценить всю прелесть такого счастья, – сказал Генрих, улыбаясь и отвечая этой улыбкой на свою мысль о собственных вечных опасениях.

– А чтобы мы продолжали чувствовать себя так же хорошо, говори с ней о чем-нибудь хорошем, не надо ее впутывать в политику; в особенности не надо ей знакомиться с моею матерью.

– Да, королева Екатерина так любит ваше величество, что может приревновать вас к другой любви, – ответил Генрих, ловко увернувшись от опасной темы разговора, затронутой королем.

– Мари, – сказал король, – рекомендую тебе самого хитрого и самого умного человека, какого я когда-либо знавал. При дворе – а это немало значит – он околпачил всех; один я, быть может, вижу ясно, что у него на уме, но не то, что у него в душе.

– Сир, меня огорчает, – ответил Генрих, – что вы сильно преувеличиваете одно и подозрительно относитесь к другому.

– Я ничего не преувеличиваю, Анрио. Впрочем, когда– нибудь все станет ясно.

Повернувшись затем к Мари, король сказал ей:

– Он замечательно составляет анаграммы. Попроси его составить анаграмму из твоего имени, ручаюсь, что он сделает.

– О! Что же может выйти из имени простой девушки вроде меня? Какую тонкую, приятную мысль можно извлечь из сочетания букв, которыми судьба случайно написала: Мари Туше?

– О, сделать анаграмму из этого имени такие пустяки, что и хвалить не за что, – ответил Генрих.