Раскрыв книгу, он тотчас отступил на три шага, сорвал с руки перчатку и бросил ее в горевшую жаровню, где Генрих сжигал письма. Мягкая кожа зашипела, свернулась и развернулась, как змея, и вскоре от нее остался лишь черный сморщенный комочек.

Герцог Алансонский дождался момента, когда пламя сожгло перчатку до конца, затем свернул плащ, в котором принес книгу, сунул его под мышку и убежал к себе. С бьющимся сердцем отворяя свою дверь, он услышал чьи-то шаги по винтовой лестнице; в твердом убеждении, что это возвращается Генрих, он быстро запер за собою дверь.

Войдя в свои покои, он бросился к окну, но вид из него открылся лишь на часть дворцового двора, и в этой части не было короля Наваррского. Это еще больше укрепило Франсуа в убеждении, что по лестнице шел Генрих, возвращаясь в свои покои.

Герцог сел, раскрыл книгу и попробовал читать. Это была история Франции, с эпохи Фарамона до Генриха II, читавшего эту книгу с особенной охотой спустя несколько дней после своего восшествия на престол Франции.

Но герцогу было не до чтения. Лихорадка ожидания горячим током разливалась по его жилам, биение в висках отдавалось в самой глубине мозга, и, как это бывает иногда во сне или в состоянии гипноза, герцогу Алансонскому казалось, что он видит сквозь стены; его взгляд проникал в комнату короля Наваррского, несмотря на тройное препятствие, отделявшее его от спальни Генриха.

Чтобы отстранить от себя страшный предмет, который чудился его мысленному взору, герцог пытался сосредоточить свою мысль на чем-нибудь другом, а не на этой ужасной книге, прислоненной к дубовому пюпитру и открытой на охотничьей гравюре; но тщетно брал он в руки то один, то другой предмет из своего оружия, перебирал свои драгоценности, сотни раз прошел взад и вперед по одной линии – все напрасно: каждая подробность гравюры, виденной лишь мельком, запечатлелась в его уме. На ней изображался какой-то помещик на коне, он сам исполнял обязанность сокольника, махал вабилом, подманивая сокола, и скакал во весь опор среди болотных трав. Как ни напрягал герцог свою волю, сила зрительной памяти брала над нею верх.

Вслед за этим ему привиделась не только книга, а вместе с ней и сам король Наваррский: вот он подходит к книге, смотрит гравюру, пытается перевернуть страницу, но, встретив препятствие в виде слипшихся листов, мусолит палец и, отлепляя упрямые страницы, листает книгу.

Как ни мнимо, как ни фантастично было подобное видение, однако герцог Алансонский зашатался, оперся одной рукой на стол, а другой прикрыл глаза, как будто, заслонив рукой глаза, он видел не так ясно то зрелище, от которого хотел бежать. А зрелище было плодом его воображения!

Вдруг герцог Алансонский взглянул во двор и увидел там Генриха, который остановился на несколько минут около людей, грузивших на двух мулов якобы охотничий запас, а на самом деле – деньги и вещи, необходимые для путешествия; потом, сделав распоряжения, наискось пересек двор, очевидно, направляясь ко входу в Лувр.

Герцог Алансонский застыл на месте. Стало быть, по винтовой лестнице всходил не Генрих? Значит, и все душевные муки, четверть часа терзавшие его, он претерпел напрасно? То, что Франсуа полагал уже конченным или близким к концу, должно было только начаться.

Герцог Алансонский отворил дверь из своей комнаты, потом затворил ее за собой и, подойдя к двери в коридор, прислушался. На этот раз по коридору шел Генрих, нельзя было обмануться: герцог Алансонский узнал его походку и даже особый, характерный звон его шпор.

Дверь в покои короля Наваррского отворилась и захлопнулась. Герцог Алансонский вернулся в свою комнату и упал в кресло.

«Да! Да! – говорил он сам с собой. – Там происходит следующее: он прошел переднюю, прошел первую комнату, вошел в опочивальню; теперь он ищет глазами свою шпагу, кошелек, кинжал – и на том же столике вдруг видит книгу. «Что это за книга? – спрашивает он себя. – Кто ее принес?» Затем подходит ближе, видит гравюру, изображающую соколиного охотника, хочет почитать книгу и старается перевернуть страницу».

Холодный пот выступил на лбу у герцога.

«Будет ли он звать на помощь? Действует ли этот яд сразу? Нет, конечно, нет! Ведь матушка говорила, что он умрет медленно, от изнурительной болезни».

Это соображение немного успокоило его. Так прошло минут десять – целая вечность из мучительных секунд, и каждая из них несла с собою все, что способен породить безумный страх в воображении человека, – целый мир видений.

Герцог не выдержал – встал, прошел через переднюю, где уже начали собираться его придворные.

– Привет вам, господа! – сказал он. – Я пройду к королю.

И чтоб отделаться от снедающей тревоги, а может быть, и подготовить свое алиби, герцог действительно сошел вниз к своему брату. Зачем он шел к нему? Он сам не знал. Что сказать брату? Неизвестно. Он шел не к Карлу, а бежал от Генриха.

Спустившись по винтовой лестнице, Франсуа увидел, что дверь в королевские покои приоткрыта. Стража пропустила его, не останавливая: в дни охоты отменялся этикет и разрешался свободный вход. Франсуа прошел переднюю, гостиную и опочивальню, не встретив никого; тогда он сообразил, что Карл, наверно, в Оружейной, и отворил дверь из опочивальни в Оружейную.