— Ну, уж, милейший, Антон Павлович, вы лиху хватили, словно гороху откушали на обед! – Не моя она, Зизи… к сожалению…

Князь Трубецкой Александр Михайлович при себе её держит в домашнем театре, как в конюшне.

А насчет ножки выше головы, личика, стати – да уж, хороша, прелестное создание, лакрица на палочке.

Вы изобретатель, а подобное не изобрели бы вовек, даже, если бы истратили всю золотую Казну.

— Хороша-то, хороша, согласен! – Антон Павлович отпустил пуговицу академика, но захватил рукав, как терьер хватает крысу. – Но ни слова, ни слова более о Зизи, умоляю вас, Петр Афанасьевич! – Антон Павлович с жаром вскричал, даже в негодовании притопнул, как в танце мазурка. — Увидите, как музицирует Елена Петровна, так забудете о Зизи, и язык свой оставите в гостиной на потеху лакеям.

Я тоже совершенно ошибался и оскорблял себя непониманием женской красоты, даже не возражал, когда кокотки меня укоряли, что слишком слаб на белое хлебное вино, но как увидел Елену Петровну возле рояля, так Рубенса и Шуберта забыл, словно похоронил их в одной могиле.

О, если бы вы сейчас пошли со мной с визитом в дом Хабаровых, то, всенепременно испытали бы ангельский восторг, когда взглянули бы в ясные озерные очи графини Елены Петровны.

Не смейтесь и не упрекайте меня в излишней увлеченности, потому что графиня Елена Петровна относится к Олимпу, а, как вошел, так заметил, что в зале светло, хотя свечей обычно, и восковые.

Свет исходил из глаз Елены Петровны, она горела, а глаза, глаза – источали.

Не совру, милейший, Петр Афанасьевич, что источали пламя голубое.

Разве Зизи источает?

Зизи по карманам ворует – неоднократно замечена, но меры не приняты, потому что красотка, да, а ножку как поднимает – Сахар Медович, а не балеринка.

Но Елена Петровна, если рядом с Зизи встанет, то Зизи никто и не заметит, так как в тень уйдет, подобной курьеру с плохой вестью.

Меня сразу завлекло в гостиную, а скажу вам, что приходил с визитом к её отцу, по деловому поводу – дебаты о российской деревне и приданию крестьянскому плугу большей устойчивости, чтобы крестьянин мог спать на плуге, пока лошадь пашет.

Обо всем забыл, когда Елена Петровна присела за клавесин, даже забыл о визите к князю Облонскому Дмитрию Александровичу, а визит давно намечался, подготавливался за изрядные деньги.

Не похвалю красоту и грацию Елены Петровны, много не скажу, но замечу только, что — поразительнейшая и уникальная женщина или девушка, подобной я не видел, а побывал во многих Государствах и краях нашей Родины, где на одного мужика сто ладных девок.

Своеобразный выгиб спины, и слова Елена Петровна не молвила еще дельного, а я уже видел, что у неё душа широкая, наша душа, и в душу правдивую провалится любой мужчина, пусть даже Государь Император.

Любой мужчина упадет к ногам Елены Петровны, упадет и не встанет, пока она не попросит ангельским голоском с медом и орехами в тембре.

— Слишком вы уже, Антон Павлович, увлечены-с! – академик Петр Афанасьевич добродушно посмеивался в воротник шубы, но видно, что рассказ о таинственной даме ему приятен и не назойлив, так пчела не сойдет с цветка, пока не соберет пыльцу (Джон Смит отчаянно мерз в парадном английском камзоле английского же сукна). — Согласен, что случаются девицы особенные, когда – ух!

Всякому кавалеру кажется, что девица именно для него рождена эта, потрясающие особы – на них Мир держится.

Я скажу вам, дражайший, Антон Павлович, что происходит подобное от грусти, ибо грусть женская затмевает и способствует, как китайская желчь.

Что мы с вами здесь переливаем столовое хлебное белое вино словами из пустого в порожнее, как два золотодобытчика делятся впечатлениями о золотых самородках?

Пойдемте же, немедленно, взглянем на Елену Петровну, так ли она хороша, как амфора.

— Слушайте, слушайте, друг мой, Петр Афанасьевич, хоть и робею перед красотой и благородством Елены Петровны, но поддерживаю ваше стремление, глубокое, как река Нева около Английской набережной.

Решительно покончим с мучительными разговорами и без колебаний, именно в том положении духа, куда поднялись, отправимся с рвением, и оно вознаградится пением графини Елены Петровны и созерцанием её честной красоты.

Два господина пошли от Джона Смита, а он с недоумением осматривал свои задубевшие руки, словно только что их пришил в лекарне Иозефа Штольца:

«Почтенные мужи бросили все свои дела Государственной важности и направляются созерцать!

Вот что значит русский Дзэн!

Куда я шел? Куда устремлялся, словно почтовый голубь голубых кровей?

За ними; и непременно буду принят у графини Елены Петровны, принят с почетом и обласкан, оттого, что посол великой державы!»

Английский посол Джон Смит без шубы и без калош побежал за господами – так устремляется уличный пес за тележкой мясника, с которой свисает колбаска.

ПЕРВОЗДАННАЯ