Вдруг, слова егеря исчезли, а на их место пришел звонкий женский смех – так смеются наяды над утонувшими моряками.

Из осоки, справа, метрах в десяти от мостика, на котором граф Клейнмихель удил рыбу, выбежали в воду две тончайшие в талии, но крепкие в бедрах, девицы абсолютно нагие.

Девицы не смотрели на графьев и егеря, и с хохотом стегали друг дружку тончайшими прутиками по ягодицам и по втянутым животам.

— Однако! Вразумительно! Гм! – граф Клейнмихель округлил очи, поднес к глазам лорнет в золотой оправе, как дополнительное зрение.

— Сисек совсем нет, ребра выпирают, но девки справные, интересные, как кобылы в течке, - Митрич щедро, по младогегельянски, высморкался в рушник.

— Дурак! Это же – балерины Мими и Зизи! С визитом к князю Мышкину Петру Емельяновичу пожаловали, я их замечал второго дня, в пятницу! Прелюбопытнейшие девицы, ногу выше головы поднимают! – граф Задумов шипел, как змея: — Тише, а то обнаружат, что мы за ними наблюдаем, а это – конфуз!

— Мы же рядом, неужто, не видят? – граф Клейнмихель вскочил с мягких подушек, затем осторожно присел, снова выпил шампанского – для раздумий.

— Творческие особы! Увлечены! – граф Задумов приглушил голос до минимума, словно шептался за тонкой стенкой опочивальни Императрицы. — Капризы ихние, вот за капризами ничего и не видят!

Граф Карл Гансович смолчал, барабанил пальцами по бокалу, выбивал свадебный марш.

Вдруг, он порывисто вскочил, поправил безупречное, жабо, силился на слова или на дело, но не удержал равновесия и полетел с мостков в воду.

За ним – егерь (чтобы барин не бранил за неухватистость и несамопожертвование).

После короткого раздумья в воду сиганул и граф Фриц Оттович, словно большой сом.

Девицы Мими и Зизи обернулись на шум, крики.

Завизжали, прикрыли как можно и что можно маленькими ладошками и побежали в камыши, словно за ними акробат бессмысленный гнался.

Впрочем, граф Задумов Фриц Оттович не заметил в девицах прыткости и поспешания, а вроде бы мелькнула легкая досада на личике Мими (или Зизи?).

— Ах, что это у нас?

Что уж тут за рыбалка с медведями! – граф Клейнмихель Карл Гансович с раздражением вышел из воды на берег, махнул рукой, пригладил мокрые волосы, словно успокаивал себя после дебатов в Государственной Думе: — Не обмануло предчувствие! Дзэн!

ХОЛОПСКОЕ

— Авдотья! Поди-ка в гостиную, милейшая! – граф Шереметьев Андрей Ефимович постучал серебряной ложкой по золотой тарелке: — Что ж ты, воруешь?

Почему ложка в борще не стоит?

Борщ-то ненаваристый, обворованный!

— У кого не стоит, а у кого – стоит! – Авдотья неспешно подошла, воткнула в борщ ложку: — Гляди, барин!

У меня всё стоит!

— Пошла вон! – граф Андрей Ефимович прогнал кухарку, с удовольствием вкушал борщ, словно три дня на приступе Исмаила не кушал.

Когда наелся до отрыжки, выпил столового хлебного белого вина с ледника:

— Не холопское дело обсуждать, что у графа стоит и где стоит! Дзэн!

ПОУЧИТЕЛЬНОЕ

На плацу капрал Ефимов натаскивал новобранцев – так егерь натаскивает молодых борзых на волка.

Новобранцы – дюжие парни, косая сажень в плечах, но глупы до грязи.

Не понимают команд, даже во фрунт не встанут, словно им оглобли засунули в глотки.

Поручик Казаков Иван Евгеньевич с горькой усмешкой наблюдал, как мучается капрал с новобранцами, будто первый раз гоняет баранов.

— Что ж ты, каналья, сено-солому им не дал? – К концу часа поручик не выдержал, подбежал к капралу, словно барышня к конюху, врезал кулаком в морду капралу, и пока тот вытирал кровь, кричал, поучал: — Они на тебя зенки выпучили, таращатся, как собаки, которые гадят в мешок с мукой.

Сено-солому им, быдло!

Через пять минут всё уладилось, как на приеме в Зимнем Дворце.

К правой руке новобранцев привязан пук сена, к левой – семафором пук соломы.

Сено и солому деревенские парни понимают: сено дома с голодухи ели, а на соломе девок тискали.

— Направооооо! Сено! – капрал командует, как в трубу Иерихонскую.

Солдаты – недружно поворачиваются направо!

— Солома! Налевоооо!

Вечером утружденный поручик Иван Евгеньевич пришел домой, к молодой жене, дочери купца Варваре Степановне.

Варвара Степановна – славная жена, уже месяц живут душа в душу, как голубки.

Красивая, статная – кровь с молоком, русая коса до пола, взгляд прямой, щеки горят гранатовым румянцем.

— Что ж вы, Иван Евгеньевич, устали с трудов праведных? – Варвара Степановна пригласила мужа к столу: наливки, водка, селедка, кабаньи потрошка, запечённые караси, гусь, телятина и красное вино. – Откушайте, Иван Евгеньевич!