Кричал Голубов, за шашку хватался:

— Я обещал ему жизнь до суда при всяком положении...

Искал он Подтелкова, спрятанного казаками от греха подальше, не нашел, забился в истерике:

— Что я теперь буду делать? Убили, сукины сыны, Черне-цова. Узнает об этом правительство, ни на какие уступки не пойдет.

— Это Голубов его жалеет, потому как сам офицер, — объяснял Подтелков, атаман казачий, по-новому — председатель.

Одно имя его вызывало трепет и восхищение, но оставался он с казаками прост, доступен; снисходил, рассказывал всем про осечку чернецовского «стеера».

Сменивший Петрова его начальник штаба Моисеев исправно отстукал в Петроград донесение, что Подтелков убил Черне-цова. «Голубову это не понравилось, влетел в станцию, грозил самосудом, если мы ему не выдадим Подтелкова, и под конец упал в обморок. В наших отрядах разложение большое»182.

В последних числах января большевистские войска Саблина, воодушевленные победами под Должанской и Заповедной, заняли станцию Шахтную. Остатки чернецовцев откатились к Персиановке. Донская офицерская дружина рассеялась. Остатки 2-й сотни семилетовцев (8 подростков) «отбыли в Новочеркасск на пополнение». Где-то в степи пробирались к Новочеркасску из Каменской партизаны во главе с генералом Усачевым. Мамонтовский отряд еще не подошел. Так что столицу Дона с севера прикрывали 67 стрелков.

Дальше Саблин не пошел. Надо было до конца выяснить взаимоотношения с Донским казачьим ВРК, который во главе

революционных казаков оставался в Тарасовке, как бы в тылу Саблина. Да и большевистский главком Антонов-Овсеенко предупреждал: «Саблину. Казакам можно доверять лишь, когда они идут впереди в бой, для атаки. Испытайте их при Персиановке или при другом поучении на виду. Не оставляйте их в тылу у себя, укажите на необходимость демонстрации солидарности, а поэтому и похода в авангарде казаков».

30 января поздно ночью Донской ревком возвратился наконец в Каменскую, где «были замечены единичные случаи пьянства» революционных войск, и с новыми силами взялся за дело. 2(15) февраля Антонову-Овсеенко отправили бумагу: «Во избежание излишнего возбуждения среди казачьего населения, Донской военно-революционный комитет считает, что высшая власть в войне с Новочеркасском принадлежит ему. Фактически же план всей кампании войны должен исходить от командующего советскими и казачьими войсками, которые действуют в неразрывной связи друге другом. Председатель Подтелков. Секретарь Кривошлыков».

Силенок у Подтелкова было мало. Энтузиазм революционный у казаков испарился, стоило до родимых хат дойти. Народные комиссары — российская власть — понимали, что время не прежнее, казаки «с травы и воды» служить не будут, гнали эшелоны. В одном только январе, как большевиков признали, прислали из Петрограда для революционных казаков 35 тысяч комплектов обмундирования и обуви, два вагона мануфактуры подогнали, две тысячи пудов гвоздей.

Жалованье щедрое, но мобилизация все равно сорвалась. Пришлось Донскому ревкому нажимать на агитацию и пропаганду. Приехавшие из Москвы и Петрограда казаки-агитаторы рассеялись по станицам. Помимо распространения декретов вели речи до всех доходчивые:

— При большевиках жизнь будет дешевая. Ситец — по пятиалтынному, коробка спичек—две копейки. Большевики земли прирежут...

Пока вели агитацию, генерал Усачев соединился с мамон-товцами и частью чернецовцев в Персиановке и внезапным налетом взял Шахтную и Сулин, но тут и к Саблину подошло подкрепление—1-й Черноморский революционный отряд Мокроусова численностью до полка. Рассказывали, что в Зверево чернецовцы поймали и запытали их разведчиков (среди них была медсестра), и теперь моряки рвались отомстить...

После самоубийства Каледина сменивший его новый атаман Анатолий Михайлович Назаров попытался поднять Дон по мобилизации и стал усиленно формировать партизанские отряды. Дело в том, что Корнилов, защищавший Ростовский район, соглашался продолжить борьбу, если получит подкрепления в 2 тысячи человек в течение 10 дней.

Партизанский вопрос встал перед Назаровым сразу же вдень смерти Каледина. Его пригласили в Новочеркасское станичное правление и предложили стать Войсковым атаманом. Новочеркасская станица, где традиционно концентрировалась донская верхушка, без тени сомнения взяла на себя такой почин и такие полномочия. Назаров долго отказывался и предлагал избрать на место Каледина своего начальника штаба полковника Сидорина113 . «Черкасня» настаивала, и Назаров согласился при условии, что станицы выставят дружины. Станичники обещали. Одна Новочеркасская обещала выставить 1000 человек. Здесь же партизаны-семилетовцы вели запись в отряд и раздавали винтовки184 .

Назаров — идеал кавалериста-спортсмена, кавалер «Георгиевского оружия» и двух «Владимиров» — был человеком напористым. «Настойчивость и энергия в проведении принятого решения, широкая инициатива были отличительными качествами А.М. Назарова»185. Но ни эти качества, ни изучение психологии (чембаловался генерал) не помогли Назарову поднять Дон «по сполоху».

Из всех станиц вокруг Ростова активнее других взялась за оружие станица Гниловская. Как явствует из мемуаров, еще в январе 1918 года под станцию Синявскую прибыло 2 сотни гни-ловских казаков во главе со священником, но без оружия. Здесь же, на станции, они вооружились винтовками русского образца, но английского производства, и атаковали красногвардейцев в тыл и правый фланг. После боя принявшие командование «добровольческие» офицеры (Чернов, Энвальд) узнали, что группа красногвардейцев пробралась в Гниловскую и ограбила станичный храм, что и послужило причиной выступления186.