Экономический и культурный центр региона — Ростов-на-Дону — содрогался под напором разрушительной стихии. Видный большевик А.С. Бубнов 7 апреля 1918 г. заявил на собрании Ростовско-Нахичеванской организации большевиков, что «пролетариат стоит перед опасностью быть задавленным люм-пен-пролетарским, босяцким, хулиганским элементом»289 .

Процветали различные «секретные службы». «Всякое “демократическое правительство” начинало с контрразведки», — отмечал А.И. Деникин290. Ростов-на-Дону не был исключением. «Разведка левых социалистов-революционеров во главе с Калабуховым шпионила всюду и везде. Разведка Украинской Рады и разведка большевиков не отставала тоже»291.

Власти не существовало. «Власть как таковая находилась в руках любого вооруженного, взявшего себе право казнить и миловать по своему усмотрению»292 .

Белогвардейский агент сообщал впоследствии: «Наши разведчики имели доступ всюду... Начиная от милицейских участков и кончая наркомом, разведка имела свои глаза и уши...»293 .

Тем не менее пронизавшие все советские структуры белые шпионы не предотвратили (да, видимо, и не стремились) массовых репрессий и зверств, павших на «классового врага» и просто мирных жителей.

И все же эти ростовские «страсти» мало трогали казачество. Более глубокий и страшный конфликт вызрел к тому времени. «Крестьянству с его земельным голодом приходится обращать взоры не на помещичью землю (ее здесь сравнительно мало), а на казачью», — сообщали большевики с Дона294 .

Донские офицеры в своих мемуарах отмечали, что «со второй половины февраля месяца в станицах и хуторах началось пассивное сопротивление советской власти»295 . Как результат, начинается сближение казаков и спрятавшихся по глухим углам офицеров, медленно гаснут антиофицерские настроения. С.В. Денисов, активный участник тех событий, вспоминал: «Словом, казаки ждали и искали руководителей, лица, чувствовавшие в себе силы быть руководителями... казаков, — искали сами себе работу, не выявляя своего лица»296 .

В станицах вблизи Ростова и Новочеркасска проживали (правда «весьма скромно») донские генералы — Краснов, Че-рячукин. «Казачья власть на местах, в это время, почти не подверглась изменению по своему существу.

Выборные станичные атаманы (за немногим исключением) остались на своих местах. Прибавился Станичный комитет (Совет), в составе которого можно было видеть даже и офицеров.

Советы обороны главным образом были в руках у офицеров.

Такой аппарат власти на местах пока, по-видимому, удовлетворял советские круги, но он, конечно, еще более удовлетворял тех будущих руководителей, которые подготовляли восстание казаков», — вспоминал генерал Денисов297.

Впрочем, мирилась с такой ситуацией новая власть из-за недостатка сил. Казакам большевики не верили. «Казаки, что ветер майский, три раза в день меняются», — говорили красногвардейцы298 .

С наступлением весны противоречия в сельской местности обострились. «Кое-где начинается насильственный захват

А.В. Венков

т

земель», — отмечала советская пресса, описывая обстановку на Дону.299 Основная масса казачества, как и обычно, сначала колебалась. Когда крестьяне пытались делить землю, не дожидаясь решения земельного вопроса в законодательном порядке, казаки даже апеллировали к местной власти300.

На севере области казаки болезненно реагировали даже на захват крестьянами помещичьих земель. Но дальше было хуже. «Иногороднее пришлое крестьянство приступило к обработке... войсковой запасной земли и излишков земли в юртах богатых южных станиц»301. Крестьяне, арендовавшие землю у казаков, «перестали платить арендную плату»302 . Власть вместо того, чтобы сгладить противоречия, взяла курс на борьбу с «кулацкими элементами казачества»303 .

В связи с тем, что иногородние крестьяне перестали платить за аренду земли и стали пользоваться ею безвозмездно, практически без средств к существованию оказалась часть казачьей бедноты, которая жила за счет сдачи земли в аренду.

Приступая к захвату земли, крестьяне справедливо опасались казаков и, пользуясь присутствием Красной гвардии, попытались предварительно разоружить опасные для них казачьи хутора и станицы и запугать казаков. В соответствии с уровнем политической культуры средством запугивания стал террор. Казак Усть- Белока-литвенской станицы И.В. Пятибратов вспоминал, что «по снегу еще» в их хутор Свинарев вошли «хохлы» слободы Головой, забрали 11 человек и расстреляли (из этих 11 трое были иногородними). «Потом объясняли, что убили за своих — за побитый отрядик красногвардейцев, который еще с осени собрали на станции Гра-чи. 11 человек — это только у нас, а таких расстрелянных и со-жженныххуторовдо двухдесятков было только внашей станице»304.

Казаки по соседству с крестьянскими слободами стали вооружаться и объединяться. Как писали сами казаки, «организация войск по обороне станицы Егорлыкской [началась] с 1 -х чисел марта»305 .

Ситуация стала взрывоопасной. 18 февраля (3 марта) на митинге в Новочеркасске, в театре, была зачитана перехваченная телеграмма Мамонтова с призывом восстать, в ответ «революционные» казаки гарнизона кричали «ура»306 .

Первое зафиксированной вооруженное столкновение с советской властью произошло 8 (21) марта 1918 года — казаки станицы Луганской отбили 34 арестованных офицера, которых из