В утопическом «Государстве и революции» Ленин пообещал, что государство начнет отмирать сразу после прихода большевиков к власти. Теперь он отложил эту окончательную развязку до греческих календ, до той поры, «когда на свете не останется возможности эксплуатировать».

В заключении Ленин сказал свердловцам: «Надеюсь, что к этому вопросу мы в следующих лекциях вернемся — и неоднократно». Хотел ли он бросить еще один камень в стеклянную утопию «Государства и революции» Возможно. 29 августа 1919 года он прочел в Свердловском университете еще одну лекцию, запись которой, как утверждают редакторы собрания его сочинений, не сохранилась86. Случайно ли она не сохранилась, или была уничтожена, сказать трудно. Что еще мог Ленин сказать после того, как по сути дела отказался от одной из важнейших своих теоретических работ?

Две души жили в груди у Ленина — душа теоре-тика-пропагандиста и душа государственного деятеля. Эти две души никогда не соприкасались, потому что, если бы они встретились, мирно сосуществовать они не смогли бы. Ленин не обременял свою деятельность абстракциями. Его абстракции жили в несуществующем мире, совершенно отдельно от его практической деятельности.

Не были ли его постоянные пророчества о скором приходе мировой революции одной из таких абстракций, вроде той, что он повторял в 1917 году, настаивая на скором отмирании государства? Он повторил этот неизбежный припев 20 июля 1919 года в ответ на вопросы агентства «Юнайтед Пресс». «Капитализм дозрел и перезрел,— утверждал Ленин.— Он пережил себя... Крах капитализма неизбежен... На смену ему пришла Советская республика... Победа международной Советской республики обеспечена».

Ленин не верил, что мирное сосуществование возможно в мире реальности. Он ставил извечный вопрос, вопрос о борьбе: «Кто кого?» — и предлагал ответ: коммунизм уничтожит капитализм. Но срока Ленин не назначил.

Покамест, и в заключение, он дал агентству «Юнайтед Пресс» образчик своего юмора: Советская Россия готова соревноваться с Америкой или с любой иной страной. «Маленькая иллюстрация,— писал Ленин о подавлении свободы в капиталистическом обществе: — американская буржуазия обманывает народ, хвалясь свободой, равенством, демократией в ее стране. Но ни эта, ни какая иная буржуазия, ни одно правительство в мире не сможет принять, побоится принять состязание с нашим правительством на началах действительной свободы, равенства, демократии; допустим, договор обеспечивает за нашим правительством и за любым иным свободу обмена... брошюрами, от имени правительства издаваемыми на любом языке и содержащими текст законов данной страны, текст конституции, с объяснением ее превосходства над другими. Ни одно буржуазное правительство в мире не осмелится пойти на такой мирный, цивилизованный, свободный, равный, демократический договор с нами. Почему? Потому, что все, кроме Советских правительств, держатся угнетением и обманом масс»1.

Все это было сказано до эпохи железного занавеса, берлинской стены, заглушения советскими зуммерами иностранных радиопередач и всех других приемов, с помощью которых коммунисты препятствуют свободному обмену мнениями. К этим приемам некоторые демократии прибавили свои собственные.

В книге «Государство и революция» Ленин объявил, что свобода и государство несовместимы. Отказавшись от идеи отмирания государства, он похоронил и идею несовместимости государства и свободы. Советское государство демократично, заявил он. В письменном интервью с журналистом «Чикаго Дэли Ньюс» Айзаком Дон Левином он пошел еще дальше, собственноручно написав по-английски в ответ на вопрос журналиста: «Да, советское правительство самое демократичное правительство из всех правительств мира. Мы готовы это доказать»87 88.

Как он мог бы это доказать?

28

БЕЗРАДОСТНАЯ ПОБЕДА

Осенью 1919 года армия адмирала Колчака насчитывала 103 000 человек; «силы большевиков были приблизительно такие же». Эта оценка принадлежит генералу Деникину1. Ее следует принимать со щепоткой соли и не без скептицизма, так как дезертирство и отсутствие действий на широких участках так называемого фронта должно было сильно уменьшить число боеспособных войск.

Северный театр военных действий, с центрами в Мурманске и Архангельске, «в силу отдаленности своей, дикости природы Приморья и трудности сообщения с ним... являлся всегда театром второстепенным»,— пишет Деникин.

Юденич в сентябре 1919 года, во время петроградской операции, располагал армией в 17000. Силы противостоявшей ему 7-й советской армии Деникин оценивает в 24000, «при возможности подхода к ней значительных подкреплений»89 90.

Под командованием самого Деникина было в октябре 1919 года 93 000 бойцов. Большевики выставили против него 130 000. Одно время, однако, у Деникина было 98 000, а у большевиков — от 140 000 до 160 000. Эти войска были растянуты на огромное расстояние — от Орла в Средней России до самого Кавказа91. Советская действующая армия составляла лишь менее половины войск, проходивших военную подготовку или находившихся в пути. Суровый климат, недостаток вооружения, бездорожье и скверное состояние железнодорожной сети вели к малой интенсивности боевых действий.

К ноябрю 1919 года Юденич исчез. Деникин описывает обстоятельства, которые повели к разгрому его похода на Петроград, похода, так сильно встревожившего Ленина. Юденич признавал Колчака «Верховным правителем». Колчак сносился прямо с ген. Юде-

ничем, и только с Юденичем, игнорируя правительство Северо-западной области, в котором Юденич состоял министром обороны. Правительство было этим недовольно, и отношения между ним и Юденичем установились натянутые. У Юденича была одна армия. Командовал ею генерал Родзянко. Юденич же носил звание «главнокомандующего фронтом»: командные функции таким образом совмещались. Это было причиной трений между двумя генералами. Третьим военачальником в лагере Юденича был «батько» Булак Балахо-вич. Этот предпочитал погромы и грабежи борьбе с большевиками и, совместно с членом кабинета Юденича Н. Н. Ивановым, готовил переворот в свою пользу. Ему содействовали эстонские власти. Позже Родзянко арестовал Булака, но тот бежал к эстонцам. Эстонцы же, несмотря на давление со стороны англичан и Юденича, отказывались поддержать поход на Петроград. Победа Юденича и Колчака положила бы конец эстонской независимости. С советской же стороны, 18 августа 1919 года, наркоминдел Чичерин предложил Эстонии начать мирные переговоры «для разрешения вопросов, связанных с признанием Эстонской республики».

Несмотря на эти неблагоприятные обстоятельства, Юденич бросил свою маленькую армию на Петроград. Наступление началось 15 сентября. Эстонцы бездействовали. В середине операции Юденич отстранил Родзянко от командования, Деникин намекает, что каждый командир стремился первым ворваться в Петроград, чем и вызывалась рознь. Красные защищали город. 1 ноября Юденич отступил. В декабре Эстония заключила перемирие с Москвой. Юденича больше не существовало.

Следующим на очереди был Деникин. Он пишет, что не только его резервы, но и часть действующих армий «к тому времени была отвлечена на внутренние фронты для усмирения восстаний, поднятых Махно и другими атаманами и заливших большие пространства Украины и Новороссии. Численность армии Махно Деникин оценивает в 10000—40000 человек. Махновцы блуждали в тылу у Деникина, захватывая склады снаряжения, перерезая коммуникации, разбивая большие отряды и гарнизоны, которые можно было бы при обычных обстоятельствах использовать для борьбы с красными. Когда большевики перегруппировали свои силы для контрнаступления, у Деникина больше не оставалось резервов. После девятидневной битвы между красной конницей Буденного и белой кавалерией генерала Шкуро, белые были отброшены на правый берег Дона, где Буденный продолжал преследовать разрозненные и потерявшие боеспособность отряды белых. В то же время основные силы красных, почти вдвое превосходившие числом армию Деникина, выбили его из Орла. Теперь Деникин испытывал непреодолимые трудности в связи с национальными меньшинствами Северного Кавказа и Закавказья. «Советское золото оказалось полновеснее»,— объясняет Деникин. Но были и более веские причины: «Англичане не помогли». Крестьяне повсюду восставали против Деникина. Деникин получил рапорт, в котором описывалась картина отступления: «грабеж и спекуляция», «хаотическая эвакуация, осложненная нахлынувшей волной беженцев», «армии, как боевой силы, нет!».