Владельцы домов, содержатели гостиниц, меблированных комнат, постоялых дворов тоже должны были сообщать в полицию сведения о проживающих у них, предъявляя их виды на жительство. За нарушение устава о паспортах с виновных взыскивался штраф от 50 до 500 рублей. Харьковский генерал-губернатор все более совершенствовал практику «учета и контроля». Были введены специальные бланки для домохозяев, облегчавшие получение от них нужных сведений. Разъяснялось, что квартирантов, не имевших вида, надо не просто удалять, а осведомлять о них полицию. Только в этом случае с квартирохозяев снималась ответственность за беспаспортных жильцов. Если в первых постановлениях срок для сообщения сведений о приезжающих и отъезжающих лицах устанавливался трехдневный, то затем генерал-губернатор грозил подвергнуть взысканиям домовладельцев и хозяев квартир, не представивших видов на жительство своих постояльцев в течение 24 часов183.

Стоит отметить весьма существенное различие в требованиях к обывателям харьковского и одесского генерал-губернаторов. По постановлению последнего домовладельцы должны были «внимательно наблюдать за своими жильцами и лицами, их посещающими, так и за тем, чтобы у их жильцов не происходило никаких сходок, съездов, сборищ, объявляя о том полиции без малейшего замедления»184. Подобных полицейских обязанностей Лорис-Меликов на домовладельцев не возлагал, да и гостей харьковчане по-прежнему могли принимать без ведома полиции.

Обязательное постановление харьковского генерал-губернатора, «в видах ограждения общественного порядка», «строго подтверждало всем и каждому» воспрещение носить оружие, кроме случаев, когда это законом дозволено. Объявлялось, что виновные подлежат взятию под стражу и, при обнаружении преступных целей, предаются военному суду. В других случаях они наказывались административной высылкой или штрафом до 300 рублей185.

Занявшись перемещениями и новыми назначениями в администрации, генерал-губернатор особое внимание уделил полиции (городской и уездной) и жандармерии. Он мыслил и ту и другую «правильно устроенной, хорошо оплаченной и количественно достаточной».

Прежде всего граф озаботился «изысканием способов к увеличению личных и материальных средств» для этих органов. К вступлению Лорис-Меликова на пост харьковского генерал-губернатора штат Харьковского губернского жандармского управления состоял из 5 офицеров, 25 унтер-офицеров и 2 писарей. По ходатайству генерал-губернатора в Харьков были командированы (из Ковенского губернского жандармского управления) 1 офицер и 24 унтер-офицера186. Число агентов сыска в Харькове было, по-видимому, не более 7 человек187. Вознаграждение за наблюдение за подозреваемыми в городе составляло 300 рублей в год, в Харьковском уезде (где летом из-за дешевизны квартир собирались студенты) — 200 рублей. Генерал-губернатор счел состояние политической полиции неудовлетворительным, потребовав отозвать от должности начальника Харьковского губернского жандармского управления генерала Д.М. Ковалинского188.

В полицейской части также произошли увольнения «не соответствующих должности», пополнение рядов и повышение окладов. Увеличена была городская конная стража. Условия службы в ней стали более выгодными (420 рублей и обмундирование от казны), но и отбор кандидатов более строгий. В стражники принимали лиц преимущественно военного сословия, грамотных и с рекомендацией о поведении189. На «вызов в должность» незамедлительно поступило большое количество желающих. Укреплена была и уездная полиция — на 40 человек увеличилось число конных урядников в помощь становым приставам.

Приступив к обязанностям, Лорис-Меликов, по его признанию, убедился, что «полиция в г. Харькове утратила всякое нравственное значение». Чтобы поднять ее авторитет, генерал-губернатор «признавал необходимым, особенно на первых порах, с одинаковой строгостью относиться как к частным лицам, оказавшим неуважение представителям власти, так и к полицейским чинам, которые во многих случаях, своими незаконченными поступками и неумелыми приемами, подавали населению повод к справедливым нареканиям, неудовольствию и даже противодействию...»190. По свидетельству А.А. Скальковского, генерал-губернатор, «разобрав несколько дошедших до него случаев столкновения полиции с публикою, строго наказал виновных, не различая, были ли то частные лица или полицейские чины, после чего подобные столкновения более не возобновились»191.

В обосновании Лорис-Меликовым (в августе 1880 г.) необходимости преобразования полиции сказались, по-видимому, и его наблюдения периода харьковского генерал-губернаторства, когда он вплотную занимался этими проблемами. Полицейская служба, замечает он со знанием дела, «представляет массу соблазна для полицейских чинов к увлечениям, побркдающим их ради ожидаемого успеха упускать из вида требования закона. Устранение этого недостатка, возможного также и в губернских властях, достижимо только при постоянном внимании центрального управления к глубокому упрочению между всеми полицейскими органами чувства законности...»192.

Назначив нового смотрителя Харьковского тюремного замка, генерал-губернатор учредил должность смотрителя дополнительного тюремного помещения в Харькове — для пересыльных арестантов193. Харьковский централ (пересыльная тюрьма) до Лорис-Меликова славилась тяжелейшими условиями заключения. Судьбы «заживо погребенных» здесь послужили для революционеров одним из так называемых обоснований смертного приговора харьковскому губернатору князю Д.Н. Кропоткину. Условия заключения при временном генерал-губернаторе изменились — уменьшилась скученность, доступнее стали книги и журналы194.