Русским морякам удалось избежать кораблекрушения.

место рождения В. А. Корнилова в пределах Тверской губернии. Согласно этим материалам, в начале XIX в. отцу В. А. Корнилова принадлежала в Ржевском уезде небольшая деревня Сельники (три двора). В соседнем Старицком уезде той же губерния отец Корнилова совместно со своим братом Петром Михайловичем владел деревней Овсянниково. В этом же уезде находилось сельцо Рясна, где были похоронены отец, мать, жена, брат В.- А. Корнилова.

Можно предполагать, что одно из вышеназванных сел и является местом рождения В. А. Корнилова (ЦГАДА, фонд «Экономические примечания Тверской губернии», дд. 51, 53, 56, 62 н 65; ЦГВИА, Ф. ВУА, д. 19087, ч. 10 и 11).

Позднее, с 30-х годов XIX в., В. А. Корнилов владел небольшой деревней Ивановское Старицкого уезда, о которой он часто писал и где неоднократно бывал, находясь в отпусках.

Вопрос о месяце и дне рождения В. А. Корнилова остается открытым из-за утери его метрического свидетельства.

1 Фрегат — трехмачтовое парусное судно, обладавшее сильным артиллерийским вооружением н большой скоростью хода.

2 Ш л ю п — небольшое парусное судно с легким артиллерийским вооружением.

но продолжить дальнейшее плавание оказалось невозможным. Во время шторма шлюп был настолько сильно поврежден, что требовался капитальный ремонт. Пробыв всю зиму в Арендале, «Смирный» с открытием навигации на Балтике, в мае 1825 г., вышел в обратный путь в Кронштадт. Кругосветное плавание не состоялось.

Вскоре после возвращения в Кронштадт Корнилов был прикомандирован к гвардейскому экипажу в Петербурге. Для службы здесь требовалось меньше всего познаний в морском деле и больше всего строевой выправки. Как раз этим требованиям Корнилов не удовлетворял: в нем не оказалось «достаточной для фронта бодрости», и его уволили из экипажа...

За первые три-четыре года своей военно-морской службы мичман Корнилов мог увидеть неограниченный произвол воспитателей-самодуров в корпусе, убожество в базах при подготовке к кругосветному плаванию, невыносимые условия службы матросов на кораблях и, наконец, преклонение перед «фронтологией» в гвардейском экипаже. Все это было не случайными и исключительными обстоятельствами, а звеньями одной цепи, различными проявлениями одной и той же самодержавно-крепостнической системы, которая открывала простор для всех форм злоупотреблений в любой области общественной жизни.

Для русского флота это время было периодом упадка. Характеризуя его, выдающийся мореплаватель В. М. Головнин писал: «Если бы хитрое и вероломное начальство, пользуясь невниманием к благу отечества и слабостью правительства, хотело бы по внушениям и домогательству внешних врагов России для собственной своей корысти довести различными путями и средствами флот наш до возможного ничтожества, то и тогда не могло бы оно поставить его в положение более презрительное и более бессил^ь-ное, в каком он ныне находится»3. Оценку Головнина подтверждали и высказывания многих декабристов4.

С воцарением Николая I, начавшего свое тридцатилетнее царствование с жестокого подавления восстания декабристов, в стране еще более усилился разгул реакции, Ха-

рактеризуя самодержавие Николая, Ленин писал: «Всемирный опыт буржуазных и помещичьих правительств выработал два способа удержания народа в угнетении. Первый — насилие. Николай Романов I — Николай Палкин и Николай II — Кровавый показали русскому народу максимум возможного и невозможного по части такого, палаческого способа»56.

В стране свирепствовал полицейский режим; лучшие представители народа подвергались казням, каторге, ссылке. Наиболее жестокие порядки были установлены в армии и на флоте. Видя в вооруженных силах основную опору самодержавной власти, царское правительство прежде всего заботилось о превращении их в послушный вымуштрованный механизм, способный лишь автоматически выполнять высочайшие приказы. «Мне нужны лбы, а не головы», — цинично признавал Николай.

В течение 25 лет с зари и до зари «нижние чины» должны были жить под постоянным фельдфебельским окриком, испытывать одурь шагистики и муштры. В ответ на усиление репрессий, насилия и террора солдаты и матросы все чаще выступали против своих притеснителей. Из года в год ширились волнения в частях, базах и на кораблях флота.

Жестокая реакция николаевского времени губительно сказывалась на всех сторонах организации русской армии и флота. Однако и в этих тяжелых условиях не прекращалось развитие русского военного искусства. Чем сильнее разлагался крепостнический строй, тем ожесточеннее становилась борьба нового со старым во всех областях жизни страны, в том числе и в военной области. В отличие от массы типичных офицеров-крепостников в армии и флоте нахрдилась прослойка прогрессивных военных деятелей. «В условиях крепостнического режима и жестокого угнетения трудящихся эти люди понимали, что солдаты и матросы — решающая сила армии и флота; они понимали, что, опираясь на эту силу, они сами становятся силой, необходимой Родине»".