В то же время было принято решение об отправке дивизии кораблей Балтийского флота на Средиземное море. 5 июля с этой целью Александр I приказал подготовить в Кронштадте семпдесятнчетырехпушечные корабли «Москва», «Петр» и «Ярослав» и двадцатичетырех48 пушечный фрегат «Кильдюйн». А 19 июля он приказал готовить к отправке в Средиземное море еще два балтийских корабля: «Селафаил» (74 пушки) и «Уриил» (80 пушек) 48. Главной задачей вновь отправленной дивизии и других русских морских сил на Средиземном море была защита созданной на Ионическом архипелаге Республики семи островов 48 и недопущение «неприятеля приблизиться к Морее и к владениям греческим и турецким».

Командующим русскими силами на Средиземном море был назначен Дмитрий Николаевич Сенявин. Сначала на этот пост претендовал заместитель морского министра и фактический управляющий министерством П. В. Чичагов. Он намеревался (Перебросить на Средиземное море почти все исправные корабли Балтийского флота, а этого никак нельзя было допустить, учитывая реальную возможность появления на Балтике флота Франции или ее сателлитов. Когда же численность кораблей, отправляемых на Средиземное море, была сокращена, у Чичагова пропал интерес к экспедиции, и он решил выдвинуть вместо своей кандидатуры кандидатуру другого адмирала.

Чичагов широко был известен как убежденный англоман. Из русских адмиралов и офицеров он вряд ли кого-либо ценил, кроме своего отца и самого себя. А так как Чичагова-отца давно уже -не было «в живых, а Чичагов-сын решил задержаться в Петербурге, он не нашел среди русских моряков никого, кто вполне отвечал бы требованиям, предъявляемым к командующему Средиземно-морским флотом.

Под начальством Чичагова служили выдающиеся моряки, стяжавшие себе мировую славу во время русско-турецкой войны 1787—1791 гг. и экспедиции 1798— 1800 гг. Но руководитель морского министерства не признавал могучего дарования Федора Федоровича Ушакова и таланта его соратников и учеников. О лучшем из ушаковских учеников — Дмитрии Николаевиче Сенявиие — Чичагов отзывался с пренебрежением. Характеризуя Сенявина, товарищ морского министра даже не признает его хорошим моряком, а лишь упоминает, что тот «пользуется репутацией хорошего моряка». Сенявин — русский и из хорошей фамилии, добавляет Чичагов, «а это все, что нужно, чтобы допустить его к подобному командованию» 2. В этой фразе нетрудно заметить явную иронию по адресу тех, кто стремится выдвигать русских офицеров. Она лишний раз доказывает правоту современников, обвинявших Чичагова в предпочтении, которое он отдавал англичанам перед самыми талантливыми русскими моряками.

Трудно сказать, возникал ли в правительственных сферах вопрос о назначении командующим Средиземно-морской эскадрой Ушакова. Возраст великого русского флотоводца, так блестяще сражавшегося с французами на Средиземном море в предшествующую войну, не мог препятствовать такому назначению. Полный творческих сил и энергии, адмирал был еще в самом начале александровского царствования оттерт и не пользовался признанием в придворных кругах. Максимум, на что мог пойти Александр — это выслушать, кого Ушаков считает наиболее подходящим кандидатом на роль преемника и продолжателя своих воинских дел в Средиземном море. Историк Бантыш-Каменский приводит рассказ о посылке царем специального посланца для обсуждения с Ушаковым этого вопроса. «Я не люблю, не терплю Сенявина, — ответил Ушаков, — но если бы зависело от меня, то избрал к тому одного его» 3.

Мы уже видели, что, несмотря на чувство личного нерасположения, которое испытывал Ушаков по отношению к Сенявину, он очень высоко ценил сенявинскин ум и воинское мастерство. Аттестации, которые Ушаков давал Сенявину, являются образцом справедливого отношения начальника к подчиненному — отношения, определяющегося не чувством личной дружбы или вражды к нему, а точной оценкой его деловых качеств. Приведенный Бантыш-Каменским отзыв Ушакова о кандидатуре Сенявина ка пост командующего Средиземноморской эскадрой можно считать вполне правдоподобным, так как он отражает подлинные взгляды великого адмирала.

Несмотря на сравнительно молодой для адмирала возраст (Дмитрию Николаевичу было в 1805 году 42 года), он накопил уже большой опыт и сложился как военачальник и флотоводец. И если Чичагов еще в 1805 году не был уверен в том, что Сеиявин справится с делом руководства Средиземноморской эскадрон, то это говорит лишь о его неумении разбираться в своих подчиненных.

Как далеко простиралась эта недооценка Чичаговым Сенявина, можно судить по инструкции командующему Средиземноморской эскадрой. В ней Чичагов, который сам никогда не воевал у Корфу, уведомлял Сенявина, участвовавшего в его штурме, о том, что этот остров — главный из Ионических островов и имеет «выгоднейшее положение», о том, что «он почитался в числе неприступных», и о том, что остров Видо «удобен для защиты входа па корфннский рейд» 4. Это были истины, известные любому ушаковскому матросу, и было по меньшей мере смешно повторять их в инструкции Сеня вину. Несмотря на скептическое отношение Чичагова к кандидатуре Сенявина, Дмитрий Николаевич все же был назначен командующим, и в конце июля 1805 года прибыл в Кронштадт и принял дивизию. При назначении он получил очередной чин вице-адмирала.

На подготовке дивизии самым неблагоприятным образом сказалась бюрократическая волокита и неповоротливость флотских чиновников. Уже через неделю после первого царского указа о подготовке экспедиции Чичагов писал командиру Кронштадтского порта, что необходимо спешить, «дабы йе упустить удобного времени». Приближалась осень. Л осенние штормы угрожали дивизии бедствиями, и можно было даже опасаться ее задержки на зиму в английских портах. Кроме того, военные действия должны были начаться в самом близком будущем, а переход вблизи берегов Франции безопаснее было, конечно, совершить до открытого объявления войны. Русское правительство ждало и готовило войну в течение многих месяцев. Но когда в Кронштадт пришел приказ об отправке кораблей в Средиземное море, оказалось, что они не обеспечены парусами, такелажем и даже артиллерией. Когда срок подготовки дивизии уже истек, управляющий исполнительной экспедицией Адмиралтейств-коллегии контр-адмирал Мясоедов уведомил Чичагова, что такелаж на корабли Сенявина будет готов не прежде чем через два месяца. Легко себе представить, как глава министерства был озадачен этим известием. Чичагов пишет Мясоедову, что назвать такой срок, как два месяца, можно только «по ошибке», что необходимо «усугубить попечение и деятельность» и что максимальная отсрочка, которая может быть предоставлена, это две недели. Ограничившись весьма мягким и сдержанным внушением Мя-сосдову, непосредственно отвечавшему за снабжение кораблей, Чичагов весь свой гнев обрушил на Сенявина, которому отнюдь не были подчинены снабжающие органы и который вообще всего педелю находился в Кронштадте. В письме от 5 августа Чичагов сделал резкий выговор Сспявину и предупредил его, что, если через две недели корабли не будут готовы к выходу, «промедление, останется на его ответственности» 5.

Несправедливость Чичагова, свалившего вину с больной головы на здоровую, выступит особенно резко, если мы сравним ответные письма Мясоедова и Сенявина к Чичагову.

Мясоедов стал оправдываться тем, что он .и прежде «озабочивался» вопросами снабжения дивизии. А после получения внушения от начальства «нашелся обязанным ехать сам в Кронштадт» (какой подвиг! — А. Ш.). Пробыв там день, Мясоедов узнал, что после передачи заказа на мелкий такелаж «вольной фабрике» Кука, казенный завод может изготовить остальной в 3 недели. «Я не оставил приказать,—добавляет Мясоедов, — чтобы как наи-возможио старались все это исполнить в 2 недели»6. Этим приказанием и ограничились его «экстренные меры». Иначе поступил Сенявин. Он не стал оправдываться перед Чичаговым. Он только доложил ему о том, что было им предпринято до чичаговских внушений и без чичаговских приказов. Ежедневно Сенявин посылал 50 матросов, знакомых с шитьем парусов, в порт и 21 матроса на канатную фабрику. Часть парусов первого и второго комплекта Сенявин взял подержанными, а весь третий комплект решил шить своими силами в пути.