Шрифт:
Свое неудовольствие Гитлер должен был обязательно выместить на ком-нибудь. Уже в конфликте с Йодлем и со мной он показал неумение владеть собой. Впрочем, его невыносимая раздражительность во многом объяснялась и тем жарким континентальным климатом в Вишпще, который он нс выносил. Зной, как неоднократно говорил мне личный врач фюрера профессор Морелль, ударял ему в голову. Лекарствешше средства не помогали; даже постоянное поливание водой его бункера и помещения для докладов давали лишь времсшюс облегчение. Да и сама эта ситуация вытекала из невысказанного осознания того факта, что огромный расход сил, который уже больше никогда не восполнить, ни в коей мере не отвечал сравнительно незначительному до сих пор расходу сил русскими. Гальдер почти ежедневно ожидал Гитлера с цифрами в руках, показывая, какие еще соединения имеются у противника в качестве оперативных резервов, сколько у того танков и как увеличивается число их [по материалам генерала Томаса448], и приводя данные о мощностях военной промышленности Урала и т.п. Это до крайности обострило противоречия между ним и фюрером.
Мне было запрещено докладывать «пораженческие» донесения генерала Томаса: это все, мол, его фантазии, он [Гитлер] не допустит этого и т.п. Прямо на глазах усиливалась критика Гальдера: он — нытик и пессимист, заражает командующих своими причитаниями и т.д. Мне стало ясно: мы опять пришли к тому же — ищут виновника, чтобы сделать его козлом отпущения.
Когда Бгглер в присутствии генерала Шмундта сообщил мне, что хочет избавиться от Гальдера449, я все-таки нарушил свой твердый принцип — после истории с фельдмаршалом, Листом никаких персональных предложений не вносить — и, не желая пустить дело на самотек, энергично высказался за генерала Манпггейна в качестве преемника Гальдера. Гитлер эту кандидатуру отклонил, на сей раз обосновав тем, что не может лишиться Манпггейна как командующего.
После долгих колебаний я тогда настойчиво стал предлагать назначить генерала Паулюса. Последовало категорическое «нет»: Паулюс по завершении боев за Сталинград должен сменить генерала Йодля, это — дело решенное, ибо с Йодлем он [Гитлер] в дальнейшем работать не хочет: решение им уже принято и обговорено со Шмундтом. Тот завтра летит в Париж и привезет с собой оттуда генерала Цейтцлера [начальника штаба группы войск «Запад», которой командовал Рундиггедт], он [Гитлер] желает сделать его начальником своего генерального штаба. Я заявил, что Цейтцлер совершенно незаменим на Западе, и настоятельно предостерег отзывать его оттуда в нынешнем положении; к тому же он не тот человек, какого ищет фюрер, могу судить об этом, поскольку очень хорошо знаю Цейтцлера, хотя и считаю его блестящим начальником штаба армии и группы армий. Ни одно мое персональное предложение успеха не имело; фюрер явно был заодно со Шмундтом, и тот свою миссию выполнил.
В тот же день, 24 сентября [1942 г.], Гальдер в моем присутствии был вызван к Гитлеру. Тот произнес длинную речь, в которой объявил, что в дальнейшем работать с ним нс может, а потому решил взять себе другого начальника штаба450. Гальдер выслушал его молча, встал и вышел со словами: «Я убываю».
Через два часа началась эра Цсйтцлсра, действовавшего в тесном союзе со Шмундтом, который и был инициатором этого выбора. Цейтцлер по праву привлек к себе внимание фюрера. Он участвовал в Польской кампании начальником пггаба корпуса, в Западном походе — начальником штаба танковой группы Клейста (прорыв через Седан на Абвилль), а особенно проявил себя как организатор береговой обороны на Атлантическом валу; внес значительный вклад в отражение попытки англичан летом [19]42 г. высадиться у Дьепа [на юге Франции].
В конечном счете я был особсшю заинтересован в выборе начальника генерального штаба сухопутных войск: наконец-то на этом влиятельном в армии посту оказался человек, пользующийся доверием Гитлера. Уже одно то, что мне теперь нс придется ежедневно бороться с его недоверием, было ощутимым облегчением. Кроме того, Йодль и я надеялись на гармоничное сотрудничество с Цейтцлсром, поскольку тот в течение ряда лет был у Йодля начальником оперативного отдела [1а] и нс только знал, но и убеждегаю разделял основные идеи командования вермахта.
Нашим первым и тяжелейшим разочарованием явилось то, что произошло прямо противоположное! Цейтцлер не только отмежевался от нас, но и намеревался ни более ни менее как отстранить нас от принятия решений но Восточному фронту. Зачастую он докладывал [Гитлеру] обстановку с глазу на глаз, ибо явно считал Йодля лицом, односторонне заинтересованным в положении на других театрах войны, и боялся нашего влияния на фюрера.
В Северной Африке летом [19]42 г., несмотря на тропическую жару, победное шествие Роммеля451 с его двумя танковыми и одной легкой дивизиями при участии итальянских соединений и при отличной поддержке воздушным флотом [генерал-фельдмаршала] Кессельринга привело к неожиданным успехам. <...> Сам Роммель, всего за один год произведенный из генерал-лейтенантов в фельдмаршалы, срочно нуждался в восстановлении подорванного тропическим климатом здоровья и отправке на родину452, после того как он организовал оборону захваченного участка фронта [западнее Александрии]. Справедливо задают вопрос: что смог бы совершить этот удалой и осыпанный милостями танковый военачальник со своими войсками, действуй он там, где должна была решиться судьба Германии?
Новый начальник генерального штаба сухопутных войск [Цейтцлер] получил тяжелое наследие. Упорные и малоуспешные бои на северных отрогах Кавказа, неустойчивое положение на слабом степном фронте между горами и Сталинградом, тяжелейшие бои в самом Сталинграде и вокруг него, огромные опасности на донском фронте для наших союзников. <...> Зловещим был вопрос; где же начнут русские отвлекающее наступление, где их оперативные резервы?
Борьба в Сталинграде притягивала одну дивизию за другой, как магнит. Хотя удалось достигнуть Волги севернее Сталинграда и внутри самого города, бои разгорались за каждый дом и за гигантские промышлешше сооружения. С трудом осу-ществлешюс продвижение, блестящие успехи в оборонительных боях севернее города, между Волгой и Донской петлей, усиливали упорное стремление захватить последние городские кварталы, а также надежду завершить достижение поставленной задачи — близкой победы под Сталишрадом. Честолюбие командования и войск армии Паулюса наверняка вдохновляло их тогда на то, чтобы закончить битву полным успехом. Вопрос о том, содействовало ли и насколько именно высшее командование возникшей позднее катастрофе, я оставляю открытым.
Правильно предпринятое с оперативной точки зрения отвлекающее советское наступление в декабре453 смело [3-ю] румынскую армию и тем обнажило глубокий фланг 6-й армии Паулюса в Сталинграде. Не допустить катастрофы могло только одно решение: сдача Сталинграда и отступление всей сталинградской [немецкой] армии на запад454. <...> Для меня нет никакого сомнения, что тогда в любом случае удалось бы спасти 6-ю армию и, вероятно, разбить русских, но только, повторяю, ценой сдачи Сталинграда и берега Волги. Все самое ужасное, что явилось следствием полного окружения армии Паулюса в районе Сталинграда в [декабре] 1942 г. и январе [19]43 г., а именно: запрещение прорыва, идти на который было уже слишком поздно; тщетные попытки осуществить снабжение по воздуху; запоздалое и предпринятое слишком слабыми силами контрнаступление с целью прорыва [из окружения] 6-й армии — все это принадлежит к моим самым кошмарным воспоминаниям. Я не могу обрисовать эту драму, для этого у меня нет здесь материалов. <...>