Продолжим по запискам генерала Науменко:

«Вечером, 7 марта, накануне соединения 2-го и 4-го Кубанских корпусов — генерал Писарев получил, через летчика, [распоряжение] командующего Кубанской армией генерала Улагая, который сообщал обстановку на Новороссийском направлении и приказывал Туапсинской группе войск переменить направление и отходить не на Туапсе, а на Тамань».

«8-го марта, вечером, в районе станицы Черниговской — соединились 2-й и 4-й Кубанские корпуса и объединились в группу под общей командой, как старшего, генерала Писарева. Положение на фронте Туапсинской группы к этому времени было следующее: части 4-го Кубанского конного корпуса только сегодня оставили станицу Белореченскую и отошли на левый берег реки Белой. Правый фланг его, генерал Бабиев, оставался в районе города Майкопа. Генерал Шифнер-Маркевич, выполняя задачу расчистить путь на Туапсе — подходил вдоль железной дороги к станице Хадыжинской».

«2-й Кубанский конный корпус, 2-й дивизией занимал станицу Пшех-скую, имея 4-ю дивизию в резерве, в станице Черниговской. Левее, как указано выше, были части 4-го Донского корпуса. В тылу, судя по частным сведениям, в районе Саратовской станицы — находился Кубанский отряд, направлявшийся с Войсковым Атаманом, генералом Букретовым164, на Белореченскую.

Противник наступал, главным образом, вдоль Армавиро-Туапсинской железной дороги, имея здесь бронепоезда и пехоту, а со стороны Усть-Лабинской — шли две кавалерийские дивизии, усиленные пехотою».

Странно, мягко выражаясь, что у нас тогда не было бронепоездов. Все они отошли на Новороссийск и там были брошены, вместо того чтобы часть их направить на Туапсинское направление. Красное командование бросало свои бронепоезда с любого места на Армавир—Туапсе, так как капитальный каменный мост через Кубань у станицы Кавказской нами не был взорван «по государственным мотивам», как мне сказали в штабе корпуса.

Там, и тогда, в станице Пшехской, мы узнали, что красная конница сделала налет на железнодорожный узел Белореченская, захватила все интендантские склады, санитарный поезд и другие тыловые учреждения, изрубив весь персонал.

А что красное командование стремилось к этому — говорит один из пунктов их директив. Вот он: «Поскорее захватить богатый хлебом район станиц Гиагинской и Белореченской за рекой Кубанью и этим самым, во-первых — отрезать 2-й и 4-й Кубанские корпуса от остальных сил Кубанской армии и, во-вторых — не допустить сосредоточения Кубанцев в районе города Майкопа»163. Мы же этот свой хлебный район отдали красным без боя. Есть о чем подумать.

По всем этим данным видно, что в Майкопском районе скопилось очень много казачьей конницы — три Кубанских корпуса и один Донской.

Казалось бы, что на этих майкопских хлебных равнинах можно было дать красным отличный конный бой! Но для этого командующему Кубанской армией надо было покинуть свой поезд и сесть в седло, раз вся его армия отходила в Майкопский район. Г.Н. Раковский в своей книге пишет: «Поезд штаба Кубанской армии во главе с Улагаем, в это время, находился возле штаба Донской армии. Генерал Улагай, оторвавшись от своих Кубанцев в Усть-Лабе, вместо того, чтобы ехать на Туапсинское шоссе, как указывали вполне резонно в Донском штабе — прибыл в Ека-теринодар и теперь держался возле штабных поездов Донской армии, не имея почти никакой связи с Кубанскими частями и не пытаясь ехать туда, что, конечно, было огромной ошибкой»166.

(В последующих своих работах, например в статье «Перед отходом к Черному морю», Ф.И. Елисеев пишет о тех событиях и генерале Ула-гае: «...Как это произошло — в точности неизвестно, но он был отрезан красной конницей Буденного, приказал прицепить свой штабной вагон к поезду командующего Донской армией генерала Сидорина и с ним выехал в Новороссийск, а оттуда — в Крым. Кубанские корпуса отступали к Черному морю самостоятельно...»167 — П. С.)

Все корпуса устремились к Туапсе, в единственный лесистый горный проход, на перевал Гойтх через наш Кавказский хребет. Шли в лейку с узким горлышком.

Черкесская конная дивизия. Черкесы ужинают

Перейдем от тяжких, грустных описаний к одной приятной встрече. Поздно вечером, в полной темноте отступаем в станицу Пшехскую. Как всегда — 1-й Лабинский полк в арьергарде. Моросит нудный, мелкий дождь. В темноте неожиданно натыкаемся на хвост какой-то конницы.

— Какой полк? — окликаю.

— Хторой Черкески коний (то есть Второй Черкесский конный полк), — отвечают несколько голосов.

— Какая сотня? — добиваюсь.

— Хтарой (то есть вторая сотня), — отвечает уже один голос.

— Кто командир сотни? — допытываюсь.

— Пшемаф, — отвечает.

Я сразу понял, о ком идет речь.

— Поезжай вперед и скажи, что его просит к себе командир Аа-бинского полка, — командую.

Какой-то черкес «похлюпал» по грязи звать своего командира сотни, ротмистра Пшемафа Ажигоева168.

Скоро передо мной, в широкой бурке, на рослой лошади, появилась фигура и спрашивает: