Выслушав это, Луценко с седла бросил револьвер в сторону этого нарядного черкеса. Тот его поднял и, приложив правую руку к сердцу, низко поклонился мне.

Пополнение 2-й дивизии офицерами

Филипповские хутора и Царский Дар переполнены войсковыми частями. Сюда, видимо из Майкопа, прибыл в корпус командир Кубанской бригады, полковник Шляхов151 и, как старший в чине, назначен временно командующим 2-й дивизией. Я вернулся в свой полк.

Прибыл из станицы Гиагинской законный командир 1-го Кубанского полка полковник А.И. Кравченко и вступил в командование своим полком.

В командование 2-м Кубанским полком вступил полковник Гетманов Иван152, казак Лабинского отдела. Он окончил Оренбургское училище в 1908 году, когда оно было юнкерским. Генерал Михаил Демьянович Гетманов153, проживавший недалеко от Нью-Йорка, как-то сказал мне, что это его двоюродный брат.

В станице Аадожской влились в свой 1-й Аабинский полк братья Калашниковы, есаул и сотник. Оба они учителя. Умные и словоохотливые, братья были приятны в разговорах. Старшие офицеры-лабин-цы встретили их очень приветливо, как старых сослуживцев. Богатых родителей станицы Ладожской — они захватили с собой большие запасы всего съестного и даже кадки пчелиного меда из своей пасеки.

Все это мне очень понравилось, как усиление рядов корпуса.

В моей душе происходили внутренние неприятности. Во-первых — я и здесь, в центре сосредоточения всего корпуса, не нашел своей полковой тачанки с адъютантом, сотником Сережей Севостьяновым, где находились все мои вещи. И весь мой «командирский багаж» заключался лишь в том, что было на мне, то есть — пара белья, бешмет, черкеска и — ничего больше.

Во-вторых — со мной, также верхом на лошади, была сестренка Надюша. Я считал, что она совершенно напрасно уехала из дому, а не осталась с беспомощными там бабушкой, матерью и двумя сестренками-подростками. Оставить ее одну в станице или в мужичьих селах было опасно. И я решил отправить ее в Майкоп, в доброе и многочисленное семейство Париновых, у которых когда-то наша группа учеников-тех-ников жила на полном пансионе.

Объявил свое решение Надюше. И каково было мое удивление, когда она заплакала.

— Почему?!. Почему ты плачешь, Надюша?.. Ты едешь в Майкоп, как в свой дом, люди они хорошие, переждешь там несколько дней, пока красные утихомирятся, и потом вернешься в Кавказскую, ты там нужна всем, в особенности маме и бабушке, — говорю ей.

У нас в семье слова старшего брата являлись для младших законом. И умная Надюша это отлично знала. После расстрела нашего отца она с жутью вспоминала красных и смертельно боялась их. Но все же, раз говорит старший брат, это надо выполнить. Она молча, с горючими слезами стала собираться в отъезд.

Об этом узнали офицеры полка. Все те же авторитеты — Булавинов, Ткаченко и Сахно — приступили ко мне очень активно:

— Федор Иванович, да что же Вы делаете?.. Куда Вы отправляете Надюшу... барышню, одинокую, ее ведь каждый может обидеть! Позвольте Вас просить оставить ее в полку! Мы сами будем следить за ней, если она Вам в тягость! — как-то с жалостью говорили они. — Она будет наша полковая дочь, — закончили они.

В особенности активен был войсковой старшина Ткаченко, человек по натуре суровый, но его серо-голубые глаза всегда ярко выражали его душевные переживания.

Должен еще раз подчеркнуть, что эти три офицера, хотя летами и старше меня, были настолько серьезны, рассудительны и всегда тактичны со мной, так преданы интересам полка и воинскому долгу, как редко можно было встретить тогда. К тому же они были все очень хорошо воспитаны. Теперь, после «многих бурь» за границей и понижения благородства в людях, недоброжелательства, даже и среди былого братского казачества между собой, эти три офицера 1-го Аабинского полка являются исключительным примером.

— Да совсем Надюша мне не в тягость! — отвечаю им. — Я только думаю о своей семье, что осталась в станице. Да и ей, в горах что нас там ждет — мы не знаем, — урезониваю их, моих лучших офицеров полка и искренних друзей.

— Но вы так, господа, активно просите меня, что я — сдаюсь, Надюша!.. Ты остаешься со мной, — говорю ей.

И она, моя милая сестренка, на 10 лет младше меня, сквозь свои девичьи ясные слезоньки уже мягко и радостно улыбается и благодарит меня. И чтобы зафиксировать это свое точное решение, при них обнял ее и поцеловал в лобик.

Безобидное и непорочное дитя. К вечеру она уже поет и помогает хозяюшке накрывать нам, штабу полка, стол.

Милое дитя!.. Кто бы мог знать или подумать — какая жестокая доля ожидает ее «после нашего похода в горы».

«Зеленые»

В районе Филипповских хуторов и Царского Дара была дневка корпуса. Эти села красные еще с 1918 года. О положении нашего общего фронта мы ничего не знали. Пронесся слух, что где-то по соседству с этими селами появились «зеленые крестьяне». Они даже прислали письмо казакам — «бросить своих офицеров и перейти к ним». Мы над этим только посмеялись в своем полковом штабе.