Двести лет хозяйничали в этой стране испанцы, уничтожая индейцев и выжимая из них золото. Но затем на них с тыла напали британцы. В конце XVII века они объявили восточную часть Никарагуа своим протекторатом. И вновь здесь текли реки крови. Обе стороны воевали сто лет и были способны продолжать борьбу дальше, до последнего индейца. Этой игре помешали североамериканцы, вначале как посредники, потом как интервенты.

Еще не кончилась гражданская война, когда к берегам Никарагуа пристал авантюрист Уокер из Теннесси с пятьюдесятью шестью пиратами, возмечтавший сделаться императором Центральной Америки. И опять Никарагуа первой была затоплена кровью. Уокер провозгласил себя здешним президентом. Только в сентябре 1860 года в Гондурасе его схватили и застрелили. Но в Никарагуа кровь продолжала литься рекой.

За два года до начала первой мировой войны Соединенные Штаты приняли на себя роль жандарма, послали сюда военный флот и оккупировали Никарагуа. Дело тогда было не в золоте и не в том, чтобы разнять местных самодержцев. США не хотели удовлетвориться лишь панамским вариантом соединения двух океанов. Двадцать лет потрясали основы их власти в Манагуа народные восстания, следовавшие одно за другим, пока в 1933 году они не ушли отсюда с потерями. Однако большинство золотых приисков осталось в руках американцев. А что же было дальше?

«Империалистическая политика Соединенных Штатов Америки в Никарагуа дала плохие результаты и полностью парализовала развитие этой страны. Банкиры Уолл-стрита овладели эмиссионным банком, железными дорогами и пошлинами, которые они получили как гарантию и источник погашения кредитов и которыми пользовались не на благо страны. Управление банка и железных дорог находилось в Нью-Йорке…»

Эти слова написал посол Никарагуа в Аргентине д-р Аргуэльо Гил в своем справочнике по Никарагуа, изданном 15 октября 1948 года. Он написал эти слова, будучи членом либеральной партии и одним из самых богатых людей Никарагуа, а такие, как он, не очень-то любят имя Маркса. Далее Аргуэльо Гил пишет без обиняков: «Это покажется парадоксом, но это абсолютная правда: три благоприятных фактора неблагоприятно воздействовали на развитие Никарагуа. Ее богатство, ее блестящее географическое положение и жизнеспособность ее народа. Первые два фактора вызывали давление извне, злоупотреблявшее нашей слабостью. Третий, связанный с тропическим климатом и андалузским темпераментом, приводил к пагубнейшему политиканству, переворотам и революциям. Но мы пробуждаемся. Наш потоп. вероятно, уже кончился. Мы должны дать своей стране любовь и мир».

— Юрко, посмотри-ка на спидометр! Целый месяц он нам не показывал такого… Да какой месяц! Последний раз в Панаме!

На нем было шестьдесят. После дождя. Там, позади, нынешний ливень прекратил все поездки на несколько месяцев. Леса, горы и броды, заботы и хлопоты — все это осталось за воротами в проволочной изгороди, в Коста-Рике. Вокруг, куда хватает глаз, простирается необозримая равнина высотой не более пятидесяти метров над уровнем моря. Зеленые пастбища, кукурузные поля, кое-где одинокие деревья, словно высаженные здесь рукой опытного садовода-декора-тора. А посреди этой благодати — шоссе. Настоящее шоссе! Местами, на заболоченных участках, насыпи еще раскопаны, поверхность немного неровная, но это щебень, хорошо укатанный камень.

На востоке, за правым окошком, заблестела безграничная водная гладь — о; зеро Никарагуа. Недалеко от южных берегов в облака вонзается словно выточенный конус вулкана Консепсьон. А рядом с ним — второй, чуть поменьше.

Озеро Никарагуа — это вообще одна из достопримечательностей западного полушария. Наряду с канадскими Великими озерами и перуанско-боливийским озером Титикака оно смело может быть отнесено к крупнейшим пресным водохранилищам всех трех Америк. В Центральной Америке ему нет равных. В длину оно насчитывает добрых его шестьдесят километров, в ширину почти семьдесят. И при этом лежит всего лишь метров на тридцать выше поверхности Тихого океана. Это единственный в мире пресноводный бассейн, в котором водится много морских рыб. Есть здесь даже акулы. Дело в том, что некогда озеро было не чем иным, как глубоким заливом Тихого океана. Во время одной из вулканических катастроф дно горловины вздулось и преградило путь океану. Все живое, что забрело сюда из Тихого океана, оказалось в ловушке. Воды здесь было достаточно, она даже начала подниматься, но в то же время и преснеть благодаря речкам и ручьям, которые прежде текли к океану. А когда поверхность озера поднялась на тридцать метров, вода проложилa себе новый путь к океану. На другую сторону, к Атлантике. Новой реке дали имя святого Хуаня. Теперь пека Сан-Хуан судоходна почти круглый год и, видимо, именно поэтому попала не только в Атлантический океан и вместе в ним на карту мира, но и в проекты меж-океанского канала. Постепенно с излишками воды она отнесла из озера и соль, оставшуюся тут от морских запасов. Рождение пресноводного озера было завершено.

Эта перемена происходила так медленно, что большинство рыб приспособилось. Существа, некогда бывшие морскими, сегодня погибли бы в соленой воде, хотя во всем остальном они ничуть не отличаются от своих тихоокеанских предков.

До столицы остается еще сто километров. Но будь тут и тысяча, мы легко примирились бы с этим. Ведь здесь, на прочном шоссе, расстояние — это только вопрос времени. Еще утром мы стояли перед клочком земли, таким маленьким, что его впору камнем перебросить, однако сегодняшний ливень запер бы нас там, как в тюрьме, на целые месяцы. А сейчас, хотя «дворники» и разгребают на стекле потоки воды, хотя из-под колес и летят фонтаны грязи, мы едем. Через каждую речку перекинуты мосты, глубокие канавы отводят воду с шоссе на окрестные пастбища. А через несколько километров колеса весело побежали по мокрому асфальту. Одного здесь не хватает — людей. Человеческие жилища тут можно сосчитать на пальцах одной руки. От необжитых равнин, скрытых под завесой тропического дождя, веет печалью ничьей земли.

На последней трети пути к столице Манагуа шоссе пошло змеей взбираться на седловину вулканической гряды. На высоте в тысячу метров оно пробежало через очаровательные эвкалиптовые леса и пальмовые рощи, прорезало плантации сахарного тростника и сады цитрусовых и снова спустилось почти до уровня морской глади.

В предвечерних сумерках на воде озера Манагуа заплясали огни столицы. Манагуа раскрыла объятья улиц:

— Добро пожаловать!

От склона над южной окраиной Манагуа тянется к северу скучная картина железных крыш, изредка нарушаемая цветными пятнами черепицы. Лишь кое-где возвышаются двухэтажные здания да колокольни церквей. В остальном же весь город приник к земле, словно пытаясь зарыться в нее.

Страх — вот что не позволило Манагуа вырасти.

Страх перед землетрясением не пускает ее выше второго этажа. От легкого маленького домика меньше обломков, а под ним больше шансов на спасение.

Но у Манагуа есть и другие мучители.