Английский историк А. Тойнби указывал на «динамический процесс движения или прорыва — стремление создать нечто сверхчеловеческое из обычной человеческой породы». Для западной цивилизации это в течение пяти веков в высшей степени характерно — отринуть границы, смело устремиться в неведомое, установить собственные отношения со всеми, включая Бога. Исключительная глубина западной цивилизации сделала ее самым совершенным и эффективным инструментом экспансии по всем направлениям.

Не весь незападный мир был завоеван так быстро, что целые цивилизации (такие, как инки и ацтеки) исчезли с лица Земли вообще. Между фазами европейского вторжения лежали периоды относительно малой активности, но в общем и целом после 1492 г. процесс был неостановим, как волны прилива. «Европеизм» был синонимом «Запада» до тех пор, пока блестящая плеяда американцев во главе с Джефферсоном не показала практически, что этот термин слишком узок для обозначения всей западной цивилизации. Четыре века европейцы осваивали Североамериканский континент, сделав его частью Запада и так или иначе опекая его. В XX в. роли поменялись. Две мировые войны ознаменовали поражение Германии как главного на Западе конкурента Соединенных Штатов. Англосаксы повели за собой Запад, а вслед за ним и весь мир. Белые, протестанты, представители скорее германской, чем латинской, ветви индоевропейских народов стали лидировать в интеллектуальной, финансовой, военной, научной, промышленной, информационной сферах.

Активное воздействие на девять десятых мирового населения оказала выдвинутая Западом идея национального самоопределения. Царства, империи и племенные объединения четырех континентов не знали требования строить национальное общежитие в рамках одного языка и единокровной общности. Чаще всего религия была более важным обстоятельством, чем этническое родство. Для восточных правителей дань была важнее произношения и цвета кожи. Пристрастие Запада к этническим признакам при создании государств революционизировало не-Запад так, как, может быть, ничто иное. Но постепенно элита незападного мира усвоила франкобританские представления о возможности ускоренного материально-культурного процесса в рамках одной этнической общности. Революционное объединение Италии и Германии немедленно отозвалось в Восточной Европе, в Оттоманской империи.

Запад бросил вызов всем народам, и ответом на него была их попытка модернизации.

Между 1500-м и 2000 гг. вызов Запада выразился в гигантском по масштабам приобщении народов к западной поведенческой модели. К 1800 г. Запад контролировал 35% земной суши, в 1878 — 67%, а в 1914 г. — 84%; в 1920 г. оказалась разделенной Западом Оттоманская империя, в 1945 г. — японская; в 1800 г. Запад производил 23,3% мирового валового продукта, в 1860 г. — 53,7%, в 1900 г. — 77,4%. Пик был достигнут в 1928 г. — 84,2% мирового валового продукта.

Никогда в мировой истории не было ничего равного тому, что сделали галионы и фрегаты Запада уже в XVI в., навязывая волю, культуру, религию Запада, его видение происходящего огромному миру. Этот мир лишь в некоторой степени мог приспособить свое внутреннее своеобразие к действиям гегемона. Усилия Запада завершились тем, что у неисчислимого множества стран остался лишь один выбор — имитировать Запад как победителя во всем, начиная со вкусов и психологии и кончая формами литературной речи. Та или иная форма имитации Запада стала основой выживания для объектов пятисотлетней неукротимой революции Запада— для России, Индии, Китая, Японии... Неожиданный подъем Западной Европы был воспринят внешним миром с ощущением, что этот процесс не может длиться долго.

В истории уже бывали взлеты отдельных народов, и все в конечном итоге, завершалось угасанием. Ответом древних цивилизаций (например, Китая) стала чудовищная ксенофобия. В основе этого чувства лежало представление о собственной цивилизованности, отказ признать культурную миссию Запада и отношение к западным европейцам, как к варварам. Возмущение вторжением иностранцев, ярость представителей древней культуры, уязвленная гордость, метания между возмущением и подчинением, стремление найти наилучшую тактику, стратегия натравливания одних представителей Запада на других, конечная неспособность понять природу неслыханного вызова — лишь неполный спектр эмоций и рассуждений, вокруг которых вращались дебаты князей, клириков и военных вождей повсюду — от Перу до Японии.

Незападные цивилизации меняли стратегию и тактику, стремясь, во-первых, сохранить себя, во-вторых, понять силу побеждающего Запада, в-третьих, осуществить мобилизацию ресурсов; в-четвертых, осуществить развитие по пути догоняющей Запад модели модернизации.

1. Классическим можно считать ответ китайской цивилизации — комбинация решимости сохранить свою идентичность, выиграть время, реализовать мобилизацию национальных ресурсов. Одним из элементов китайской стратегии было стремление подождать, пока «варвары» познакомятся с китайской цивилизацией, ощутят притягательность многотысячелетней и своеобразной культуры; ведь Китай пережил Чингисхана и маньчжуров благодаря большой территории, огромным природным богатствам, неисчерпаемым человеческим ресурсам, мощной армии, жертвенному патриотизму населения. Но этого оказалось недостаточно: перевес был на стороне Запада с его спонтанной организованностью, динамической энергией и использованием науки. На волне национального унижения китайская национальная буржуазия во главе с Сунь Ятсеном свергла в 1911 г. последнего императора Пу И. Начался период трансформации империи в республику. Новым китайским лидерам приходилось лавировать, менять союзников, разделять противников. В 1914 г. Китай, объявив о войне с Германией, заключил военный союз с Западом.

Верхушка Гоминьдана опиралась в 20-е гг. вначале на коммунистическую Россию, а затем решила использовать противоречия России и Запада. Коммунисты на севере ориентировались на Советский Союз, а гоминьдановские националисты на юге — на Запад, прежде всего на США. В 1949 г. Мао Цзэдун провозгласил коммунистическую республику, и Китай подписал договор с Россией, т.е. две очень разные незападные страны объединили силы. Впервые Западу противостояла коалиция, едва ли ни равнозначная по мощи. И дело даже не в коммунистической, а в геополитической сущности союза Москвы и Пекина. Реакция более «молодой» — американской части Запада — была бурной: отправка к Тайваню седьмого флота, союз с Японией, военное вторжение от Кореи до Вьетнама. Более «мудрые» страны Запада, такие, как Британия, сохранили посольства в Китае в надежде на раскол противозападных сил (что в конечном счете и случилось).

В 1978 г. китайцы признали, что коммунистическая атака на будущее не дает необходимых результатов, что новая изоляция (как и в предыдущие столетия) лишь укрепляет зависимость страны от индустриального Запада. В то же время сотрудничество с Западом стало видеться в другом свете — завораживал пример Японии. Китайское руководство во второй раз после Чан Кайши рискнуло открыть путь на Запад. Сотни тысяч студентов получили возможность обучения в западных университетах, а западные фирмы открыли для себя китайский рынок. Стратегия изменилась, но цели — сохранить себя, найти потенциал диалога с Западом на равных — остались прежними.