Она говорила настолько эмоционально, что даже рядом сидящие пассажиры слушали её. Они, должно быть, были так же удивлены, как и я. Это была очень большая потеря для меня, - продолжала она, - и я больше не выходила замуж".

Затем она положила руку на мое плечо.

–  Но знаете ли Вы, как я пережила это и многие другие трагедии моей жизни?
– спросила она.

–  Как?
– переспросил я от лица всех слушающих пассажиров.

–  Философия Бхагавад-Гиты, - сказала она с вновь появившейся улыбкой. Я по-прежнему читаю Гиту каждый день. Это моя настольная книга. Если бы я не читала её, то, вероятно, была бы сейчас там же, где и мой бывший муж. Скоро я ухожу на пенсию и планирую купить маленький домик в Уэльсе. А знаете ли вы, как я хочу проводить время?

–  Нет, мэм, - сказал я.
– Как же?

–  Читая Бхагавад-Гиту, - ответила она.

Неожиданно самолет попал в бурю, и замигала лампочка, требующая пристегнуть ремни. Стюардесса кивнула, подтверждая своё последнее высказывание, и пошла. Когда она уходила, я крикнул ей: "Мэм, могу я получить адрес психиатрической больницы? Я бы хотел помочь вашему бывшему мужу". Она покачала головой.

–  Нет, - сказала она, - я не могу этого сделать.

–  Пожалуйста, - сказал я, - это важно для меня. Он мой духовный брат.

–  Прошу прощения, - ответила она, остановившись в проходе, - я не хочу снова открывать эту главу моей жизни.

Когда самолет приземлился, и пассажиры начали выходить, она стояла около двери, вежливо улыбаясь. Я остановился и мягко попытался вдохновить её сообщить мне адрес больницы, где находится её муж, но она так и не сказала. "Проходите!", - закричал человек позади меня. Я поблагодарил стюардессу за то, что она поделилась со мной своей историей, но всё же вышел из самолета со смешанными чувствами. С одной стороны, я был счастлив, что встретил человека, который нашел такое прибежище в учении Бхагавад-Гиты, но всё же расстроился, услышав, что мой духовный брат не сумел сделать то же самое.

В аэропорту Хитроу я должен был совершить пересадку. В мужском туалете сменил вайшнавскую одежду на что-то более западное и ждал посадки на следующий рейс. Я чувствовал себя не очень комфортно, так как мне пришлось снять кантхималы и брахманский шнур и вместо этого одеть кепку-бейсболку нью-йоркских "Янкиз".

Я направлялся в одно из самых консервативных исламских государств. Для ознакомления со страной я купил книгу Шариата, свод исламских законов, который строго соблюдают в мусульманском обществе. Как только самолет взлетел, я принялся за чтение, и некоторые из правил заставили мои брови подняться даже выше, чем прежде:

Шариат требует, чтобы убийца был казнён тем же образом, каким он убил сам, но может быть освобождён, если семья потерпевшего согласится принять выкуп вместо его смерти.

Вору нужно отрубить руку, а при повторной краже лишить второй руки и ноги.

Мужчина может иметь четырёх жён, но не может жениться на двух сёстрах.

Тело женщины всегда должно быть полностью покрыто, исключение составляет лишь пребывание дома в кругу близких.

Я начал осознавать строгость законов страны, в которую собирался въехать, и как только мы приземлились, спрятал мой Нрисимха шалаграм поглубже в сумку, надеясь, что при обыске таможенники Его не найдут.

Но ничего не вышло. После оформления иммиграционного листа, я приблизился к таможенному контролю, но был остановлен двумя женщинами в бурках. Бурки - это одежды, которые носят мусульманские женщины, совершенно чёрного цвета, даже глаза закрывающие чёрной вуалью. Они попросили меня отойти всторону. Затем подошли двое мужчин в накрахмаленных белых одеждах и попросили меня выложить всё, что у меня есть, на стол. Когда я выложил свою шафрановую одежду, они были явно удивлены. Но когда я выложил на стол Шримад-Бхагаватам, их глаза открылись ещё шире.

–  Что это?
– спросил человек на ломаном английском.

–  Это· книга историй, - ответил я.

–  А что в той сумке?
– спросил он, указывая на сумку, висящую на плече.

–  Ничего особенного, - сказал я, делая вид, что не понимаю его желания заглянуть в неё.

–  Положите её на стол, - сказал он.

У меня не было выбора, и через несколько мгновений они уже обследовали чётки и, к моему ужасу, мой Нрисимха шалаграм.

"Мой Господь, - тихо молился я, - пожалуйста, прости меня".

Один из таможенников начал нюхать шалаграму.

–  Что это?
– спросил он.

Я был настолько расстроен, что не смог ответить.

–  Что это?
– нетерпеливо переспросил он.

–  А на что это похоже?
– сказал я, не желая усугублять своё расстройство отношением к шалаграму как к чему-то мирскому, тем более перед Самим Господом.

–  Это похоже на камень, - сказал он.

–  Ну и·?
– спросил я.

И он положил шалаграм обратно в сумку.

Похоже, они хотели бы обследовать и оставшиеся вещи, но неожиданно подошел ещё один таможенник. "Вы солдат?" - спросил он меня.