Через день опять будут новые люди, новые впечатления и настроения. Это закаляет нервы и парализует душевные переживания. Их не должно быть при такой работе».

«Севастополь, 17 ноября 1933 года.

…Сейчас сижу на военной пристани и ожидаю катера, чтобы ехать в бухту.

Великолепное южное утро. Совершенно чистое небо не приобрело ещё своей яркости, так как солнце только что взошло. Но море уже синее, такое синее, какое бывает только в Крыму. Маленькие гребешки волн делают его удивительно красивым, будто оно всё трепещет. На рейде стоят величественные крейсеры. К пристани непрерывно пристают катера и развозят командный состав на работу в бухты и на крейсеры. Сама пристань очень красива: наверху большая белая колоннада, а к морю спускается широкая каменная лестница, которая у моря заканчивается львами, как будто рычащими на волны. Солнце быстоо поднимается над горизонтом и начинает греть. Буду ждать катера полчаса и по этому великолепному морю поеду в авиабригаду.

Завтра или послезавтра вылечу в свой перелёт. Мне уже выделили хороший самолёт и хорошего лётчика, так что можно ожидать, что перелёт сойдёт хорошо. Правда, устану очень, наверно, так как долго пробуду в воздухе, но зато это будет для меня очень полезно. Здесь, в Севастополе, я узнала хорошего морского штурмана и почерпнула много полезного для своей работы, так как над морем и на гидросамолёте я ещё не летала. Он говорит, что слышал обо мне. Должна сказать, что отношение ко мне во всех частях, где приходится работать, удивительно хорошее».

«Геленджик, 19 ноября 1933 года.

…Сегодня прилетели в Геленджик. Полёт был трудный и утомительный, но «всё хорошо, что хорошо кончается».

…Вылетели в хорошую погоду, но около Судака нас встретила низкая облачность, а далее, к Керченскому проливу, — туман, так что мы были вынуждены уйти в море. Это от штурмана требует большого напряжения, так как полёт над открытым морем нелёгок. Облетев туман, вышли к Новороссийску, но здесь нас начало сильно трепать норд — остом, так что еле — еле можно было управлять самолётом. Его бросало из стороны в сторону; кроме того, каждую минуту попадались воздушные ямы. Всего были в воздухе три с половиной часа, но эти часы стоили нам большого напряжения. Благополучно сели в Геленджике. После посадки около получаса ожидали в самолёте «а воде, пока нам подали шлюпку и мы выбрались на сушу. Встретили нас хорошо. Завтра вылетаю в Батуми».

«Поти, 23 ноября 1933 года.

…Благополучно прилетели в Поти. Здесь точно лето. Великолепная тропическая природа. Всё зелено». «Севастополь, 25 ноября 1933 года.

…Вот я снова в Севастополе. Полёт прошёл хорошо. Всего пробыла сегодня в воздухе шесть часов, но чувствую себя совсем крепко. Полёт был из Геленджика на Керчь, пересекли Азовское море на Геническ, оттуда через Гнилое море на Скадовск, затем перерезали на Ак — Мечеть, а дальше — на Севастополь. Облетели Крымский полуостров с северной стороны и с запада подошли к Севастополю.

Мой большой перелёт закончен: задание выполнено…

Необычайно радостно было возвращаться в Севастополь. Во время полёта мы имели с этим городом связь по радио; я рассчитала и дала точно час нашего прилёта, и ровно минута в минуту мы сели в бухте. На вышке стояло почти всё командование, нас встречали и выразили удивление «ашей точности. Сейчас же подали шлюпку и переправили на берег. Осталось два полёта на Одессу — один днём, другой ночью. Уже виден конец работы. Так много впечатлений, что не описать в письме».

«Одесса, 4 декабря 1933 года.

…Вчера прибыла на пароходе «Аджаристан». Ночью был такой шторм, что почти всех на пароходе укачало. Ужинала в столовой совсем одна. В кают — компании сидело два человека, а на палубе и вовсе никого. Я ходила одна по пустым коридорам, салонам и кают — компании. Затем поднялась на верхнюю закрытую палубу и оттуда смотрела на море. Я никогда в жизни не видала такого шторма. Качка была такая, что ходить можно было, только держась за стены.

Когда мы приехали в Одессу, наш пароход оказался покрытым льдом. На трапе висели огромные сосульки. Было очень красиво…»

Когда Марина вернулась из Черноморской экспедиции в Москву, ей предложили сделать доклад «а штурманской кафедре Военно — Воздушной академии.

На докладе присутствовали все лучшие штурманы — авиаторы. Слушали Марину и её учителя — Кривоносое, Беляков, Спирин.

После доклада Беляков сказал:

— Ну что ж, товарищ Раскова, поздравляю от души! Теперь остаётся только оформить вас как штурмана.

Экзамен был сдан экстерном. Марина первой из советских женщин получила звание штурмана воздушного флота.

Женщина — штурман, да ещё преподаватель академии, — в то время это выглядело особенно необычно.

В академию съехалась группа опытных, пожилых командиров запаса; в расписании они прочли: «Штурманское дело — преподаватель Раскова».

Командиры посмеивались:

— Забавная опечатка: одна лишняя буква, и уже вызывает недоумение!

— Представьте себе — женщина, обучающая «ас штурманскому делу!