Шрифт:
— Ах, это тот самый?! — вспомнил Бахметьев. — Печально очень. Я слышал сообщение…
— Профессор! Мы знаем о ваших замечательных опытах… Конечно, мы понимаем, это не так просто… Но может быть возможно еще что-нибудь предпринять?…
Бахметьев вновь поднял брови.
— Позвольте… я не понимаю… о чем вы говорите?
— Я разговариваю с борта Арктании, — сказала совсем смущенная Одарка. — Я имею в виду ваши опыты с обезьянами…
— Вы шутите? — строго спросил Бахметьев.
— Нисколько, профессор! У нас большое горе. Поэтому я вспомнила о вас, — с жаром сказала девушка.
— Но ведь там было совсем иное, — произнес Бахметьев.
— Я знаю, там был анабиоз. Но может быть Юра еще не совсем замерз?
Бахметьев пожал плечами.
— Надо подождать. Он доставлен в больницу и там врачи определят, наступила смерть или нет.
— Летчики объявили, что Юра мертв. Меня же не покидает мысль: а что если они ошиблись? — взволнованно сказала Одарка.
— На острове Седова есть отличная больница и в ней практикуют не летчики, — с иронией ответил Бахметьев. Однако и него самого уже появилось желание взглянуть на труп замерзшего мальчика.
— Профессор! — сказала Одарка, и в ее голосе послышались слезы. — От имени всех арктанинцев я прошу вас, осмотрите его…
Бахметьев колебался:
— Но если он замера, тогда ничто не поможет…
— Осмотрите его, дорогой профессор! — взмолилась Одарка.
— Хорошо, — решительно произнес Бахметьев. — Я осмотрю его…
— Когда?! — радостно спросила Одарка.
Бахметьев взглянул на стенные часы: стрелки показывали 3 часа 10 минут.
— В пять часов утра я буду уже на острове Седова.
— Родной!.. — дрогнувшим голосом сказала Одарка, но слезы ей помешали.
— Успокойтесь, Одарка, — произнес мужской голос.
— Успокойте ее. Если есть хоть какая-нибудь возможность, мы пустим в ход все, чем располагает советская наука, — сказал Бахметьев.
— Спасибо, профессор, — произнес мужской голос.
На этом разговор между Арктанией и Москвой закончился.
Профессор Бахметьев тотчас же обратился в высшие органы народного здравоохранения и в его распоряжение был предоставлен реактивный пассажирский самолет. Перед отлетом Бахметьев связался с больницей острова Седова. Вот его разговор с главным врачом больницы:
Бахметьев. В каком состоянии находится мальчик?
Гл. врач. Пульс не прощупывается, но электрокардиограф чертит линию с едва заметными волнами. Волны заметно затухают…
Бахметьев. Значит он не мертв?
Гл. врач. Но я не сказал бы, что он жив. Температура его тела 20 градусов.
Бахметьев. Что у него обморожено?
Гл. врач. По-моему, ничего.
Бахметьев. Я хочу осмотреть его и буду у вас через час.
Гл. врач. Мы ждем вас, профессор. Но боюсь, что к вашему прилету на ленте кардиографа уже ничего не будет.
Бахметьев. Есть у вас биотин?
Гл. врач. Я слышал о вашем чудодейственном препарате, профессор. Говорят, он чуть ли не мертвых воскрешает, но мы его еще не получили.
Бахметьев. Я привезу с собой биотин. Где сейчас мальчик?
Гл. врач. В палате. Изолирован.
Бахметьев. Держите его при температуре, аналогичной температуре тела.
Гл. врач. Слушаю, профессор.
Бахметьев. Дайте ему кислородную подушку. Палату затемните и всех из нее удалите, в палате не должно быть ни одного лишнего кубического сантиметра углекислоты.
Гл. врач. Слушаю, профессор.
Бахметьев. Я и два моих ассистента вылетаем к вам.
Гл. врач. Мы ждем вас, профессор.
VIII. БИЕНИЕ СЕРДЦА
Ирина и Владимир Ветлугины, а с ними дед Андрейчик и Одарка Барвинок со Столяровым прибыли с Арктании на остров Седова на полчаса раньше профессора Бахметьева. В больнице их встретил главный врач Иван Иванович Нестеров, пожилой, сероглазый, очень любезный человек. Увидев тревожные глаза Ирины, он сказал:
— Профессор Бахметьев будет здесь через полчаса.
— Значит, наш сын еще жив? — спросил Ветлугин.
— Жизнь не погасла в его теле, — уклончиво ответил Нестеров и, увидев, как ожили большие глаза Ирины, добавил: Профессор Бахметьев привезет свой замечательный биотин.
— А это что означает? — спросил дед Андрейчик.
— С помощью своего биотина он восстанавливал жизнь у теплокровных животных с температурой тела около пяти градусов, — многозначительно произнес Нестеров.
— У мартышек? — вновь спросил дед Андрейчик.