Римское право и здесь принципиально держалось этой второй точки зрения, допуская некоторое вознаграждение за нематериальный вред лишь в отдельных исключительных случаях (например, при исках об обиде - actio injuriarum). Эту римскую точку зрения усвоила себе и юриспруденция новых народов. Еще в настоящее время весьма распространено учение о том, что возмещение нематериального вреда не может входить в задачи гражданского права: этот вред, во-первых, не может быть оценен на деньги, а, во-вторых, если бы даже такая оценка была каким-нибудь образом возможна, она была бы нежелательна, так как она унижала бы те самые духовные блага, которые желают возвысить и охранить.

Однако и здесь в XIX веке рядом с этим воззрением возникло другое, которое считает гражданское право принципиально обязанным взять эти попираемые нематериальные интересы под свою защиту. Прежде всего, это воззрение зародилось в практической юриспруденции, именно в практике судов французских и английских, которые стали широко давать денежное удовлетворение за моральный вред. За практикой мало-помалу пошла и теория, а затем это воззрение перекинулось и в другие страны. В частности, в Германии горячими защитниками его явились такие авторитеты, как Иеринг Гирке. Настроение в пользу возмещения нематериального вреда стало расти и, несмотря на столь же горячую оппозицию, в значительной степени нашло себе отражение в новейших кодификациях.

Правда, все они в принципе продолжают стоять на точке зрения невозмещения морального вреда (§ 253 Германского уложения: "Wegen eines Schadens, der nicht Vermogenschaden ist, kann Entschadigung in Geld nur in den durch das Gesetz bestimmten Fallen gefordert werden"; ст. 28 Швейцарского уложения: "Eine Klage auf Schadenersatz oder aufLeistung einer Geldsumme als Genugtuung ist nur in den vom Gesetze vorgesehenen Fallen zulassig"); тем не менее все они делают из этого принципа далеко идущие исключения.

Так, согласно Германскому уложению (§ 847), в случае телесного повреждения, повреждения здоровья, лишения свободы или нарушения женской чести гражданский суд может назначить некоторое "справедливое вознаграждение" и за нематериальный вред. Далее, предоставляя суду право понижения назначенной в договоре неустойки, если она покажется чрезмерной, Германское уложение предписывает, однако, суду в таком случае принимать во внимание и нематериальные интересы того, кто эту неустойку выговорил (§ 343). Наконец, сверх того, германский уголовный закон при целом ряде преступлений (клевета, нарушение авторского права и т. д.) предоставляет суду право назначить, сверх уголовного наказания, еще и частный штраф (так называемый Busse) в пользу потерпевшего в виде его удовлетворения.

Швейцарский закон об обязательствах 1911 г. идет еще дальше. Установив в ст. 47, что в случае убийства или телесного повреждения суд может возложить на преступника обязанность уплатить некоторую соответственную сумму потерпевшему или его ближним в виде удовлетворения, он затем в ст. 49 дает для всех других правонарушений следующее общее правило: "Кто окажется потерпевшим в своих личных отношениях ("wer in seinen persunlichen Verhaltnissen verletzt wird"), может при наличности вины правонарушителя требовать возмещения вреда, а там, где это оправдывается тяжестью правонарушения или виновности, может требовать, сверх того, и уплаты денежной суммы в виде удовлетворения". Нужно отметить, впрочем, что приведенное постановление Закона 1911 г. является некоторым сужением соответственной статьи (ст. 55) прежнего Швейцарского уложения об обязательствах (1881 г.): это последнее не знало оговорки "где это оправдывается тяжестью правонарушения или виновности". Тем не менее, даже в его нынешнем виде Швейцарское обязательственное уложение распространяет принцип вознаграждения за нематериальный вред на всю область правонарушений, поскольку они сопровождались повреждением "личных отношений". Что же такое, по терминологии Швейцарского уложения, эти "личные отношения", мы уже знаем из предыдущего: этим именем обозначается вся совокупность нематериальных интересов каждой конкретной личности. "Нарушение "личных отношений", - говорит один из комментаторов Швейцарского уложения, - определяется не in abstracto, а в связи с самой личностью потерпевшего".

Наконец, и наш (внесенный в Государственную думу) проект обязательственного права идет по тому же пути, хотя и не совсем согласно со своими двумя только что приведенными образцами. Так, прежде всего, по примеру Германского уложения он устанавливает возмещение нематериального вреда при некоторых определенных деликтах. Статья 1201 говорит: "В случаях причинения обезображения или иного телесного повреждения, равно как и в случае лишения свободы, суд может назначить потерпевшему денежную сумму по справедливому усмотрению, принимая во внимание, была ли со стороны виновного обнаружена злонамеренность и другие обстоятельства дела, хотя бы потерпевший не понес никаких убытков (нравственный вред)". Статья 1202 присоединяет сюда случаи любодеяния и обольщения. Далее, проект заимствует из Германского кодекса и положение относительно неустойки: ст. 70 предписывает судье при понижении этой последней "принять в соображение не только имущественные, но и другие справедливые интересы верителя". Сверх того, мы имеем в нашем проекте следующее неизвестное предыдущим кодексам и чрезвычайно любопытное правило. Статья 130 гласит: "Верителю должны быть возмещены убытки, которые непосредственно вытекают из неисполнения должником обязательства и которые могли быть предвидены при заключении договора. Должник, умышленно или по грубой неосторожности не исполнивший обязательства, может быть присужден к возмещению и других, кроме указанных выше, убытков, хотя бы они заключались не в имущественном, а нравственном вреде и не подлежали точной оценке". Как видим, наш проект выходит уже за пределы деликтов и устанавливает возмещение нематериального вреда даже при (умышленном или по грубой неосторожности) неисполнении договоров. Правда, такое общее правило по отношению ко всем договорам, при ограничении возмещения нравственного вреда лишь некоторыми деликтами, может повести к курьезным и несправедливым последствиям (например, мастер, не доставивший мне к сроку костюма, будет отвечать за нравственный вред, а вор, укравший тот же костюм, отвечать не будет) *(51); тем не менее подобным расширением ответственности за нематериальный вред на область договоров наш проект далеко обгоняет своих западноевропейских предшественников.

Все эти факты непреложно свидетельствуют о том, что игнорировать нематериальный вред чем далее, тем более делается невозможным. Самые исключения, допущенные новейшими кодификациями из принятого ими общего начала о невозместимости этого вреда, в корне подрывают аргументацию в пользу этого начала.

Нравственный вред не может быть оценен на деньги! Но ведь для указанных в законе отдельных случаев возможность такой оценки признается; почему же она не признается вообще? Мотивы к Германскому уложению оправдываются тем, что оценка нематериального вреда зависит в высокой степени от судейского усмотрения, и распространить это усмотрение на все случаи значило бы отдать в руки суда опасный "суверенитет" над всей областью спорных отношений. Мотив для Германского уложения неожиданный: мы знаем уже, что в целом ряде гораздо более сомнительных позиций оно нисколько не останавливалась перед подлинным судебным суверенитетом. Между тем именно здесь ни о каком суверенитете не может быть речи: в вопросе о вознаграждении нематериального вреда дело идет не об установлении такой или иной, в законе не предусмотренной нормы, а об оценке известных фактических обязательств. Конечно, какая-либо точная оценка нравственного вреда невозможна, но вопрос идет, собственно, не об оценке, а о предоставлении потерпевшему некоторого удовлетворения, некоторой компенсации за перенесенное. Как правильно говорит Гирке, ввиду того что деньги являются ключом к целому ряду идеальных благ, уплата потерпевшему известной денежной суммы открывает для него возможность вознаградить себя другими духовными радостями и в этом смысле представляет для него действительный эквивалент потерянного.

Вместе с тем падает и другое возражение - о том, что такой оценкой самые нематериальные блага унижаются. Если они не унижаются при телесном повреждении, лишении свободы или посягательствах на женскую честь, то почему они будут унижены вознаграждением при грабеже, воровстве и всех других деликтах?

Неосновательно, наконец, и то опасение, что установление ответственности за нравственный вред создаст благоприятную почву для разнообразных неблаговидных и даже безнравственных притязаний: муж, например, будет искать возмещения нравственного вреда с любовника своей жены и т. п. Дать отпор всем таким притязаниям - прямая обязанность суда: правило о возмещении нравственного вреда создается, конечно, лишь для тех случаев, когда пострадавший действительно потерпел такой вред, действительно перенес страдания, а не для случаев простой возможности этих последних. Есть ли в данном конкретном случае подлинный нравственный вред или же только спекуляция на получении денежной суммы, разобраться в этом - естественная фактическая задача суда. Во всяком случае опасение подобных единичных неблаговидных притязаний не может служить основанием к тому, чтобы оставить без внимания все подлинные нравственные страдания людей. Без охраны нематериальных благ правовая защита сплошь и рядом окажется простой насмешкой.