В последней главе работы «Русская колонизация Прибалтийского края в XVIII и XIX веках» [467] историк, рассматривая правительственную политику по отношению к прибалтийским губерниям в XVIII–XIX вв., приходит к выводу о том, что к концу XIX в. русский элемент в этом крае составлял ничтожное меньшинство и край как был, так и остался «инородческим» [468] .

В пространном резюме суммировались «поглавные» выводы о формах, путях, типах и особенностях русского колонизационного процесса на различных этапах истории Русского государства. Ученый подсчитал, что к 1912 г. в России из 22,7 млн км [467] ее территории на долю областей, завоеванных, но не колонизированных, приходилось в общем 2,5 млн км [467] , т. е. не более 12 % всей территории огромной страны [469] .

Изучение этой работы М. К. Любавского позволяет с уверенностью утверждать, что по широте поставленных задач и охвату материала она не имеет прецедентов в предшествовавшей отечественной историографии. Некоторые темы и положения, очерченные в данной работе, впоследствии получили развитие в исследованиях целого ряда отечественных ученых В. А. Александрова, А. А. Введенского, С. Б. Веселовского, М. В. Витова, Н. Н. Воронина, В. А. Голобуцкого, И. А. Голубцова, В. В. Дорошенко, В. П. Загоровского, Е. И. Заозерской, А. А. Зимина, М. К. Каргера, Б. Б. Кафенгауза, В. Б. Кобрина, Б. А. Колчина, А. И. Копанева, Е. Н. Кушевой, И. И. Ляпушкина, А. Н. Насонова, А. А. Новосельского, Н. Е. Носова, В. Т Пашуто, А. Л. Перковского, Д. Л. Похилевича, П. Г. Рындзюнского, К. Н. Сербиной, П. П. Смирнова, A. Л. Станиславского, М. Н. Тихомирова, С. М. Троицкого, А. В. Фадеева, Л. В. Черепнина, А. Л. Шапиро, В. И. Шункова, В. К. Яцунского, Е. И. Дружининой, Б. А. Рыбакова, П. П. Толочко, О. Н. Трубачева, Я. Н. Щапова, В. Л. Янина, Ю. Г. Алексеева, Л. Г. Бескровного, М. Б. Булгакова, Ю. С. Васильева, Я. Е. Водарского, В. М. Воробьева, Н. А. Горской, М. М. Громыко, Я. Р. Дашкевича, A. Я. Дегтярева, Н. Ф. Демидовой, Т. Н. Джаксон, И. В. Дубова, А. В. Дулова, B. Л. Егорова, В. С. Жекулина, Л. И. Ивиной, Э. Г. Истоминой, В. М. Кабузана, C. М. Каштанова, А. Н. Кирпичникова, П. А. Колесникова, В. А. Кучкина, Х. М. Лиги, Н. Н. Масленниковой, Е. А. Мельниковой, Б. Н. Миронова, Э. М. Мурзаева, В. Д. Назарова, Е. Н. Носова, А. А. Преображенского, А. П. Пронштейна, Р. Н. Пуллата, Г. С. Рабинович, В. В. Седова, З. В. Тимошенковой, И. Я. Фроянова, А. Л. Хорошкевич, С. З. Чернова, Е. В. Чистяковой, Е. Н. Швейковской, А. А. Юшко и многих других. В 1996 г. при деятельном участии доктора исторических наук профессора А. Я. Дегтярева, Ю. Ф. Иванова и автора этих строк это фундаментальное исследование ученого было подготовлено к печати и увидело свет в издательстве Московского университета [470] .

В эволюции общественно-политических взглядов историка можно наметить три этапа. Первый до буржуазно-демократической Революции 19051907 гг., когда его политические взгляды и теоретические представления, в основном, укладывались в русло либеральной идеологии. Второй (1905–1917 гг) был отмечен поправением М. К. Любавского, перемещением его на правый, «октябристский», фланг этой социальной группы русского общества.

Теоретические представления М. К. Любавского, его понимание русской истории, по существу, оставались в рамках взглядов учителя В. О. Ключевского, в русле либеральных традиций отечественной историографии.

Методологическое кредо историка кредо типичного позитивиста «государственника». Ученый сохранял верность ему со студенческих лет вплоть до конца 20-х годов. Оно гармонирует как с общественно-политическими взглядами, так и с психологией М. К. Любавского. Эклектизм в теории и компромисс в жизни, ставка на эмпиризм в исследованиях и «здравый смысл» в политических прогнозах и практике, эволюционизм и страх перед революциями с их «непредсказуемостью и хаосом» все это убеждения человека, ориентирующегося на приспособление к миру, а не на переделку его. Октябрьская революция развеяла миф, часто декларируемый ученым, о возможности существования «объективной», внепартийной исторической науки. Политические взгляды самого историка, мировоззрение, которое накладывало ощутимый отпечаток на его научное творчество, были тесно связаны с либеральной идеологией. Политика вторгалась в историю, направляя перо ученого в сторону той тенденциозности, против которой он выступал на словах.

Изучение дооктябрьского периода жизни научного творчества М. К. Любавского позволяет сделать вывод об ученом как о представителе либерального направления российской историографии конца XIX начала XX в., того периода ее существования, когда оппозиционность буржуазии по отношению к царизму быстро «полиняла», а ее консервативные настроения выступили с особой отчетливостью.

Сформированное позитивистскими убеждениями восприятие русской истории (изучение которой, как считал историк, «имеет не только научный интерес, а важно для понимания и оценки современного Русского государства»), оказало ему плохую услугу в оценке русской действительности 1905–1917 гг. Встретивший, как и большинство интеллектуальной элиты русской интеллигенции, Октябрь враждебно, М. К. Любавский не сразу и не до конца сумел сделать «переоценку ценностей».

Чувство патриотизма, стремление к сохранению страны как великой державы, присущие ученому, жизнеспособность нового строя в конечном итоге определили его поворот к советской действительности. В трудные и голодные для Отчизны годы он не эмигрировал за границу, а продолжал работать для блага России и ее культуры. В 20-е годы ученый занимал ряд ответственных постов в Центрархиве, где принимал деятельное участие в спасении культурного достояния республики под руководством В. В. Адоратского и В. Л. Невского, работал экспертом-консультантом Наркоминдела и ряда правительственных комиссий, преподавал в 1-м МГУ, вел исследования в Институте истории РАНИОН.

В гораздо меньшей степени в 20-е годы подвергались коррективам методологические позиции историка. Изучение его историко-географических исследований этих лет показывает, чти они в целом создавались на базе позитивистской методологии истории, хотя уже заметны попытки эволюции от установок государственной школы к экономическому материализму. Они отразились в понимании экономического фактора в истории как фактора ведущего в более широком, чем до 1917 г., понимании национального вопроса, большом внимании к вопросам вольнонародной колонизации и усилении критической струи в оценке колониальной политики царского правительства.

Тематика и содержание последних, неопубликованных работ М. К. Любавского, созданных в 30-е годы, позволяет говорить о том, что им был сделан новый, существенный шаг навстречу требованиям жизни. Историк не только старался освоить новую для него область экономической истории, но нередко с новых позиций, близких современной ему марксистской историографии, показать смысл, историческую роль явлений (например, башкирских восстаний XVII-XVIII вв.). Но наличие в этих исследованиях позитивистских методологических установок, безусловно, свидетельствует о том, что в своей методологической «перестройке» М. К. Любавский стоял только в начале пути.