— Николай Иванович, — обратилась Таня к Костылеву, — мне стыдно признаться, но я… Задание такое большое, что я просто не поспеваю…

— Заело, значит? — сочувственно проговорил Костылев. — Ну что ж, бывает, Работа напряженная. Привычка нужна.

— Дело в том, что в задании много новых деталей, которых в этой смене не бывало раньше; рабочие путают размеры, а я теряюсь и не успеваю.

— А вы не тушуйтесь, Татьяна Григорьевна, — успокоил Костылев, — распределяйте пока вот эти детали, — он подчеркнул в бланке несколько строчек, — а я через несколько минут подойду и помогу разобраться в остальных, вот так…

Таня так и сделала, но когда подошла очередь браться за остальное, Костылев не появился. Пришлось распоряжаться самой. И только, когда все было сделано, пришел Костылев.

— Ну что, управились? Вот и хорошо! А я, знаете, задержался. — Усики его чуть заметно дернулись. На губах появилась неестественная улыбка.

Так с тех пор и повелось. Таня обращалась за чем-нибудь к начальнику цеха. Он с сочувствием выслушивал ее, обещал сию же минуту помочь и… исчезал, появляясь уже после того, как Таня справлялась сама.

Наконец ее вызвал главный инженер.

— Что у вас происходит, товарищ Озерцова? — развел он руками. — Люди приходят жаловаться, что не загружены. Сборщики простаивают из-за вашей смены. Так же нельзя! Вам, очевидно, трудно, вы не справляетесь? Тогда скажите об этом прямо, и мы переведем вас на более легкий участок.

Таня хотела объяснить, что все это не оттого, что она не умеет работать или не знает дела, а оттого, что дел ее смене наваливают выше всяких возможностей, но не сказала об этом, подумав: «Ведь Костылев как-то справлялся? И, потом, я сама просила участок потруднее».

Она пообещала, что постарается работать лучше, и ушла от Гречаника с мучительным сомнением в своих силах, в способности организовать работу по-настоящему.

В этот день неприятностей прибавилось: к концу смены с промежуточного склада вернулась от Сысоева партия неожиданно забракованных деталей.

— Изрядно же вы, Татьяна Григорьевна, брачку наковыряли, — вкрадчивым голоском говорил Костылев, перебирая испорченные бруски. — Как это вам помогло, милейшая, а? Смотрите, бруски короче на одиннадцать миллиметриков.

— Я размеры давала по спецификации, — оправдывалась Таня, чувствуя, как лицо ее делается горячим.

— Не может быть, вы что-то путаете.

— Но я сейчас принесу ее вам.

Таня убежала в цеховую конторку, где в рабочем столе Костылева хранились все технические документы, и вернулась оттуда растерянная и взволнованная.

— Николай Иванович! Это… это не та спецификация. На той уголок был залит чернилами, а эта… Она составлена совсем недавно.

— Спецификация на этот шкаф у меня одна, — невозмутимо заявил Костылев, — другой никогда не было. — И снова неестественная улыбка появилась на его губах.

Таня опустила руки и села возле станка на свободный стеллаж. Она ничего не понимала. Ведь не приснилось же ей. По той спецификации она работала ужа несколько дней.

— Этого не может быть! — сказала Таня после нескольких минут раздумья. — Я найду ту… другую.

— Вы зря не волнуйтесь, — старался успокоить ее Костылев. — Ну ошиблись, ну с кем не бывает? А спецификации другой нет, это совершенно точно. Да вот, Шпульников на смену пришел. Ну-ка, подойди к нам, Кирилл Митрофаныч, — позвал он.

Шпульников подошел, по обыкновению почесывая небритую щеку. Посмотрев на лист с колонками размеров, он ответил на вопрос Костылева утвердительно: да, другой спецификации он никогда не видел.

…Ночью Таня не могла заснуть. Она лежала с открытыми глазами, устремив взгляд в окно. Ветер разгонял облака. Они обнажали далекое темное небо, усеянное звездами. Хотелось плакать, но Таня сдерживала слезы: «Нет, не реветь надо, а разобраться в этой невероятной путанице, — думала она, стараясь отогнать мысли о другом, о московском несчастье, вспоминать о котором строго себе запретила. — Здесь что-то не то, не то! Не может этого быть, чтобы я не умела работать! Шесть лет у станков… все через мои руки проходило, а тут? Нет, нет! Неправда! Только не раскисать, Татьяна, слышишь!»

Днем Таню вызвал Токарев. В его кабинете был Ярцев. По лицу директора Таня поняла, что разговор будет о вчерашнем браке, и не ошиблась.

— Ну, товарищ Озерцова, вы, помнится, просили участок потруднее. Что ж, хвастайтесь первыми доблестями!

— Мне нечем оправдываться, — тихо сказала Таня, — но я не виновата.

— Кто же, по-вашему, виноват?

— Обстановка.

— Трудна, не по силам?

— Непонятна!

— Чем же?

— Михаил Сергеевич, я сейчас ничего вам не могу объяснить, — чистосердечно призналась Таня, — я просто запуталась и не знаю, как разобраться во всем.