— Но мебель-то бедна! Ее нужно как-то облагородить, — покачал головой Токарев.

— Мы применим художественную фанеровку, — доказывал Гречаник, — будем делать инкрустацию из цветной фанеры. Плоскость обогатим орнаментом. Все это в наших руках!..

— Хорошо, — сказал, наконец, Токарев, — допустим, я согласился, жертвуя личным вкусом, но такой крупный переворот в деле специализации без министерства решать нельзя…

— Ну да, — начиная раздражаться, проговорил Гречаник, — упразднить бракеров и перевернуть всю систему контроля — это без министерства можно! Это ваша идея! — Гречаник нервно начал собирать чертежи. — Хорошо, я пошлю это в техническое управление министерства, но вопрос вначале поставлю на партийном собрании!

Через час он уже говорил с Ярцевым, волнуясь и перескакивая с одного на другое:

— Где логика, где последовательность? Я подчинился партийному собранию, потому что я коммунист. Почему же мне не дают осуществить мою идею? Может, она много лучше, свежее идеи директора? Мирон Кондратьевич, где же логика, повторяю я!

— Не волнуйтесь, Александр Степанович, — успокаивал Ярцев. — Я разделяю ваши намерения — решать смело. Но что, если мы наводним рынок мебелью, которую будут покупать еще хуже, чем сегодняшнюю? Мне, кстати, она тоже не нравится, бедна. Таким образом, осторожность Токарева я не считаю капризом. Впрочем, давайте обсудим это вместе.

Спор решился несколько неожиданно. В очередном номере технического журнала Гречаник наткнулся на статью. Она называлась: «Мебель из унифицированных узлов и деталей». Прочитав заглавие, он даже остолбенел на миг.

В статье излагалась его, его идея! А в конце говорилось, что на днях технический совет министерства одобрил новые типы мебели и что центральному конструкторскому бюро поручено разработать чертежи и технологию в нескольких вариантах. Значит, Гречаник опоздал! Его опередил кто-то! Но разве это было сейчас важно? Разве дело в том, чья идея, а не в том, что она дает? Бурный прилив радости охватил Гречаника. Он сразу отнес журнал Токареву и попросил прочитать статью при нем.

— Ну, Михаил Сергеевич, теперь вы убедились, что фабрику я пытаюсь ориентировать правильно?

— Конечно, надобность в согласовании отпадает, — согласился Токарев, — но мое-то мнение не изменилось: мебель бедна. Впрочем, можете обсуждать на техническом совете, попробуем сделать образцы, посмотрим, что получится.

Пользуясь правами председателя технического совета, Гречаник собрал заседание в тот же день. Большинство членов совета к новшеству отнеслось осторожно. Илья Тимофеевич Сысоев морщился и с сомнением качал головой:

— Больно уж просто что-то.

Однако совет решил изготовить первую партию мебели по чертежам Гречаника, но обязательно с художественной фанеровкой; на этом Илья Тимофеевич настаивал энергичнее всех.

— Коли уж новое, так до последу новое, — говорил он.

После того как Таня окончательно поняла, в чем причины ее неудач, первым ее желанием было сразу пойти к Гречанику или даже к Токареву и просить их немедленно вмешаться. Но она представила себе, как будет жаловаться на Костылева, а Токарев, конечно, уж опять обязательно подумает, что она ищет способа избавиться от лишних трудностей, Гречаник же, думала она, тот давно уверен в том, что новый мастер не справляется по неопытности… И Таня не пошла ни к директору, ни к главному инженеру. Однако посоветоваться с кем-нибудь обязательно было нужно, и она решила поговорить с Ярцевым.

Из всех, кого Таня уже знала на фабрике, он казался ей наиболее простым и доступным человеком. Может быть, потому, что видела его в непринужденной домашней обстановке, когда он затащил ее к себе слушать музыку, А может быть… может быть, повлияло и то, что услышала его такой теплый, взволнованный рассказ о ней самой. Все это располагало, и Таня пошла к Ярцеву.

Теперь она работала во вторую смену, с пяти вечера, поэтому к Ярцеву пришла пораньше, за час до вечернего гудка. В кабинете она увидела Алексея. Он стоял у стола вполоборота к двери, очевидно, уже собираясь уходить.

— А-а, Татьяна Григорьевна, — сказал Ярцев, когда Таня отворила дверь, — заходите, заходите!

Алексей, закончив разговор и сказав свое обычное «Ясен вопрос!», пошел Тане навстречу. Взгляды их встретились. В глазах Алексея было что-то необычное: радостное и теплое. Таня уступила ему дорогу, а он остановился возле нее, как будто хотел что-то сказать, но не сказал — только улыбнулся и вышел.

Ярцев усадил Таню и, довольно потирая руки, сказал:

— Итак, разрешите обрадовать вас, Татьяна Григорьевна. Вы, конечно, догадываетесь, чем именно.

— Я ничего не знаю, — удивленно и растерянно ответила Таня.

— Это обычная вещь — вы не знаете, а вся фабрика говорит!

— Но о чем?

— О чем? — Пристально посмотрев Тане в лицо, Ярцев сказал: — Сегодня днем Соловьев снова испытал свой автомат… Может быть, теперь догадываетесь? Нет? Ну так вот: автомат работает великолепно! Слышите? Сам, собственными глазами видел. Так что поздравляю вас.

— Но при чем же тут я? — спросила Таня, краснея.

— А кто помог Соловьеву? Кто подсказал?