— Ты говоришь как типичный редактор! — ворчал Дима.

— Я тебя предупреждала! — напомнила Даша. — Это бизнес.

Порешили на том, что книгу Даша опубликует, но следующую Дима напишет в соответствии с ее замечаниями.

Вечером они поехали на выступление «Пятницы». Посмотрев на их общих друзей, Даша усмехнулась про себя: ну сразу видно — богема. И одеты все мило, и лица ухоженные, и в голове много интересных мыслей, но…

А что «но»?

Даше не хотелось задумываться, чтобы не разрушить этот новый, хрупкий мир, и все же было «но» — неудовлетворенность, тоска в груди…

— Меня с ума сводит эта мода на мемуары! — воскликнула одна не очень симпатичная журналистка, гордившаяся тем, что у нее в ЖЖ больше пяти тысяч «друзей».

Журналистка строила из себя не пойми кого — с печалью в голосе упоминала о том, что ее уже достали эти телевизионщики, все зовут и зовут разговаривать в телевизоре и все не понимают — не хочет она!

Дешевые понты Дашу утомили — ей хотелось нагрубить журналистке, но она уже привыкла, что в компании Димы не реагируют на хамство.

— И ладно бы мемуары о творческом пути, так нет, все про трусы и секс! — поддержала ее девица с красными волосами.

— А я люблю про секс и трусы, — заявила Даша.

— Я тоже люблю, но пусть про это пишет «ОК!», — заявила журналистка. — Зачем какой-нибудь Маше Малиновской писать книгу?

— А почему нет? — Даша пожала плечами. — Ее же необязательно покупать.

— Это не вопрос личного выбора, а социальный срез, тенденции развития… — возмущалась журналистка, которой очень хотелось быть злой, дерзкой и значительной, но вот усики над верхней губой она почему-то не удаляла.

Даше вдруг стало дурно. Душно.

Она выскочила из-за стола и побежала на воздух.

На дворе стояла середина апреля, и ночи были холодные. Но Даше хотелось замерзнуть — лицо горело, дыхание сперло… Что с ней такое?

У нее ведь все хорошо!

Черт!

У кого бы стрельнуть сигарету?

— Захар! — обрадовалась она.

Захар вел в клуб брюнетку невиданной красоты с длинными блестящими волосами.

— У тебя сигареты нет? — спросила Даша.

— Кажется… — Он похлопал по карманам. — Даша, Агния, — представил он девушек.

— Агния? — ахнула Даша. — Вот красивое имя!

— Даш, ты чего? — забеспокоился Захар, присмотревшись к ней.

— Ничего, — она помотала головой.

— Агния, слушай, я покурю и приду, ладно? Ты ведь там наших найдешь? — Захар заботливо обнял подружку. — Ну? — Он протянул наконец Даше сигареты.

— Зажигалка у тебя есть? — психанула она.

— Сейчас! — Захар бросился к охраннику, притащил зажигалку, и Даша наконец прикурила.

Прикурила и кинула сигарету в лужу.

— Надо бросать! — сказала она.

— Эй! — Захар приподнял ей подбородок. — Что случилось?

— Ни-че-го, — по слогам произнесла Даша. — У меня все хорошо, но я — больная на голову, меня, наверное, это не устраивает… — На глаза навернулись слезы. — А может, у меня ПМС…

Захар снял куртку, набросил ей на плечи и увел за угол.

— Что? — не спросил, потребовал он.

Даша вздохнула, развела руками — и куртка упала в грязь.

Захар провел рукой по ее волосам — и вот они уже целуются так, словно только друг о друге и мечтали.

Оглушительно пахло весной. Грязной, мокрой, противной весной, но было в этом нечто извращенно прекрасное, как при родах, когда ты готова наизнанку вывернуться, но тут же обо всем забываешь, стихает боль, оставляя лишь изумление и радость от появления новой жизни.

Все было ясно.

— Я не переживу, если ты опять разобьешь мне сердце, — сказал Захар, прижав ее к себе. — Я уже два раза чуть не умер…

— Какая же я дура! — искренне сокрушалась Даша. — Я ведь, кажется, не могу без тебя жить — и это не преувеличение! Чем я думала?

— Даш, а у нас получится… снова? — Глаза у него были темные, беспокойные.

Захар любил ее всегда. И когда у него была Оксана — от тоски, отчаяния, ощущения своей незначительности. И когда у Даши был Виктор, к которому он ревновал так, что ему хотелось делать себе больно физически, просто чтобы отвлечься.

Она была любовью всей его жизни. Почему? Нет ответа. Потому. Нельзя и не надо что-то объяснять словами — теряется магия.

А Дашу съедала вина — за то, что она такой позорный сноб. За предубеждения. За «а кто он такой»? Ей хотелось собрать все свои глупые мыслишки и сжечь к чертовой бабушке — чтобы ни следа, — и пепел развеять.