Шрифт:
Маша внимательно посмотрела на Настю, встала, сжала голову девушки ладонями.
— Настя, ты что, действительно готова?.. Ради меня?
— Совсем даже не ради тебя. — Настя не обращала внимания на холодные Машины ладони. — Исключительно ради себя.
Она все-таки высвободилась, налила себе еще настойки, устроилась в кресле, поджав под себя ноги, и заявила:
— Ты думаешь, я о тебе ничего не знаю?
Маша неуверенно кивнула.
— Знаю! — торжественно объявила Настя. — У меня есть все твои фотографии — я их вырезала из журналов и газет. Когда ты сюда переехала, я чуть от счастья с ума не сошла — надо же, сама Маша Лужина! И если ты думаешь, что одна ты умеешь ползать по балкону, ошибаешься. Я все твои котлы видела, всю эту белену и черный папоротник, и аир, и дурман… — Девчонка перечислила названия, прикрепленные к мешочкам с травами. — Дурой надо быть, чтоб не догадаться.
— О чем? — Машу подташнивало от волнения.
— О том, что ты ведьма! — Чувствовалось, что Настю бесит Машино нежелание признать правду. — И парня твоего я разглядела — нарочно тебе кассету подсунула.
— Даже так? — Маша начала сердиться.
«Ну и нахалка!» — думала она.
— Так! — без тени смущения подтвердила Настя. — И не надо мне ля-ля о том, что чудес не бывает. Пока ты со своим Ильей трепалась, я себе все ухо о балконную решетку натерла.
— Замечательно… — развела руками Маша. — И что нам теперь делать?
— Я тебе скажу — что. — Настя посерьезнела. — Для начала ты мне одолжишь свои шмотки. У меня нет ничего, подходящего для тожественного случая. Мы меня накрасим, надушим и поведем на выданье. И ты сделаешь меня ведьмой.
— Я?! — Маша расхохоталась. — Тебя?! Да я и сама-то без году неделя…
— Фигня! — перебила ее Настя. — Познакомишь с кем надо, а я даже ученицей стать согласна.
Маша задумалась.
— Э-э-э… — промямлила она наконец. — Я одного не понимаю — как обычная современная шестнадцатилетняя девушка умудряется верить в ведьм и прочее?..
— А я необычная, — заметила Настя. — Я особенная, как все ведьмы. Смотри.
Она мрачно уставилась на тяжелую латунную лампу под зеленым абажуром. Лампа задребезжала, подпрыгнула и поползла к краю стола.
— Или вот… — Настя закрыла глаза, сжала кулаки, напряглась. После чего резко открыла глаза, посмотрела на скомканную салфетку в пепельнице — и та вдруг загорелась.
Маша спешно затушила пламя, вздохнула и приняла решение.
— Пойдем выберем тебе что надеть, — сказала она и вышла из комнаты.
С радостным воплем Настя понеслась за ней.
НАТАША
22 мая, 01.37
В третьем морге долго никто не открывал.
— Надо было все-таки сказать, что он блондин, — возбужденно шептала Наташа Магде. — Лучше шатен. Шатен — понятие относительное…
— Да заткнись ты! — огрызалась Магда. — Я что-то слышу.
За дверью и правда послышались шаги, кто-то посмотрел в глазок и заскрипел замками. Дверь приоткрылась, и в щели показалась мятая физиономия, от которой пахло недельным перегаром и свежим спиртом. Наташа пнула Магду в ногу — это должно было отобразить высшее проявление восторга.
— Гражданский муж… Два дня назад… Милиция говорит… Но я-то знаю… — сбиваясь на всхлипывания, прикладывая к носу платок, хватая санитара за руки, верещала Магда. — Войдите в мое положение… Шатен среднего возраста…
Для того чтобы привести санитара в чувство, она сунула ему пятьсот рублей, предварительно помахав ими у него под носом. Запихнув деньги в нагрудный карман, санитар даже сделал скорбное лицо и почти вежливо, стараясь не очень дышать в их сторону, проводил женщин в морг.
— Есть тут один… — пробормотал он. — Нашатырь нужен?
— Нет, — отказались они хором.
Стоило санитару расстегнуть мешок, Магда зашлась истерическим воплем — только Наташа знала, что это вопль радости. Покойник был то, что надо, — свежий, лет тридцати пяти, без увечий.
— От чего он умер? — зашептала Наташа санитару на ушко.
— Инфаркт, — так же тихо произнес он.
— Давайте выйдем. — Наташа потянула молодого человека за локоть. — Пусть она побудет с ним, а мы оформим все бумаги.
— А она… это… — замялся тот. — Ничего такого?..
— Ничего, — поклялась Наташа, не выясняя, что он имеет в виду, потому как собиралась сделать «такое», от чего у доверчивого санитара завтра с утра у самого инфаркт случится. Если, конечно, он протрезвеет.