И чего только не повидали они в том исходе на запад: ужасных лесных чудищ, коварные, гнилые болота, диких мохнатых людей, а уж всякой нечисти да зверья просто видимо-невидимо. Теперь можно было сказать с полной уверенностью, что без помощи меча Индры пересечь этот большой Лес им вряд ли бы удалось.

Здесь — а забрались наши путники гораздо севернее того, куда стремились — было заметно холоднее даже днём, а уж ночи были просто невыносимыми. Нет, холод был невелик, однако же каково это — спать на земле, на мягких перинах изо мха, когда под утро шкуры, которыми накрывались гости Большого Леса, покрывались инеем? Весна была в самом разгаре, тут и до лета уж рукой подать, а здешние леса, изобилующие реками и озёрами, совсем не торопились надеть летние одёжки, будто сомневаясь, что лето приходит надолго. Впрочем, в редких весях и деревушках, в которых изредка удавалось переночевать, люди так и говорили: «Весна у нас короткая, а потом сразу зима».

Суровая природа — непростые люди. В долгом пути Чабору часто случалось отбиваться от напастей, оберегая места ночлегов. Последний случился с месяца три тому назад.

К месту, где они решили остановиться, ближе к закату пришло какое-то покрытое роговыми пластинами чудище и стало страшно реветь у тына. Где было знать нашим путникам, что являлось это лихо и в другие селения вдоль местной полноводной реки. Люди повсеместно откупались от него, поочерёдно отдавая на съедение ему свой скот. За долгие годы приучили это заросшее мхом Лихо к свежему мясу так, что в лесу оно стало нападать на людей.

Пришло оно за едой и в этот раз. Меч Артакон стал тревожиться, и Чабор, привыкший к тому, что волшебное оружие без дела его не безпокоит, просто оставил своих спутников, молча развернулся и вышел к тыну. Чудище, похоже, приняло его за еду и бросилось на добычу, проламывая с треском подгнивший у земли частокол. Само собой, Лесной не стал дожидаться, чтоб его кто-то съел. Сильно порубил он тогда это болотное пугало.

У-у-у, что тут началось! Чабора объявили героем, а местный кощун даже сочинил песню про сей подвиг. Всю зиму они жили в этой веси, и только по весне чуть отпросились у людей идти дальше…

Сколько ещё всякого было на ночлегах — и доброго, и худого. Кстати говоря, именно из-за того, что на последнем ночлеге лошадок им подсунули не самых лучших (а на лучших уж не было ни золота, ни камней, дарованных им в дорогу Вулканом), Лесной и сайвок уже давненько шли пешком, оставив царевне последнего уцелевшего коня.

Двое из трёх купленных ими скакунов уже отдыхали где-то в конском раю, по неведомой причине оборвав свой жизненный путь посреди этого безконечного Леса. Тарина уже даже во сне видела плывущие навстречу деревья или какой-то бурелом, снег и дождь. И Чабор, и Водар в этом ряду видений представали перед ней то ли пнями, то ли деревянными чурками с изображением неведомых злобных Богов. Они совсем перестали переругиваться, шутить, разговаривать. Дорога вымотала и их. Молча охотятся, едят — всё молча.

Да и люди, что встречались им в Лесу, большей частью были молчаливые и угрюмые, будто те же пни или упыри, ведь болтовня здесь не в почёте. Если уж говорить откровенно, то раза три встречали на здешних болотах и упырей. Казалось бы, диковинка диковинкой, и веками живут в болотищах, но и те ревут…! Дико, страшно, а всё веселей, чем в тиши да спокойствии…

Из близлежащих кустов появился Водар. Спешно перебирая коротенькими ножками, он подбежал к своим друзьям. Довольный тем, что теперь ему, как и Чабору, удалось разжиться трофейной лошадкой, сайвок широко улыбался. С трудом взобравшись на спину перепуганного животного, Водар прилёг на его густую гриву и обнял своего нового скакуна.

Со стороны казалось, что к седлу этого гнедого просто приторочили походный мешок. Не сразу заметишь крохотные ручки и ножки, а уж головки с колпачком и вовсе не было видать, даже вблизи.

Хоть передвигаться на коне и не самое комфортное дело для сайвока (ведь приходилось раскорячиваться, как лягушке), а всё же это лучше, чем идти пешком.

Едва царевна решила отвести взгляд от радующегося «подарку» Водара, как тот, сломав на ходу тонкую и длинную ореховую ветку, ни с того ни с сего, подъехав вплотную к Чабору, со всего маху врезал тому по спине! Удар вышел на славу, и, по всему видать, больно было витязю и обидно, однако ж смолчал он и поехал дальше. Уж до чего была воспитанна Тарина, но и ей захотелось по-простецки плюнуть, глядя на всё это.

— Эй! Пень безголовый! — гаркнул сайвок так, что где-то в кронах деревьев, испугавшись, взлетела ворона. — Тебе говорят, — обратился он к Чабору.

— Чего тебе?

— Так… ничего, — издевательски дразнился сайвок, снова подъезжая к другу вплотную.

— Ну и ладно, — ответил безразличием тот, намереваясь больше не отвлекаться на разговоры.

Меж тем малыш и не думал успокаиваться. Он с нескрываемым удовольствием решил повторить фокус с ореховым прутом. На этот раз удар возымел действие. Чабор коротко отмахнулся, намереваясь отвесить оплеуху распоясавшемуся «нюхачу», но тот пригнулся, и положенное всаднику досталось ничего не подозревающему коню. Бедное животное подобной команды не знало и сориентировалось мгновенно. Неписаный конский закон, любой учёный уму-разуму конь его знает: «Если чего-то не понимаешь — галоп!» В результате всадник-маломерка просто оказался на земле, он-то не знал конских законов.

Чабор безразлично посмотрел на беднягу-сайвока. Казалось, ничто не способно пробудить Лесного от этого тягостного полусонного состояния. Но в этот миг громко и звонко рассмеялась Тара. Чабора словно молния ударила! О, как же давно он не слышал её смеха!

Водар поднялся. Энергично вытряхивая завалившуюся за шиворот иглицу, он злобно косился в сторону друга.

— Чего ты? — с нескрываемой обидой в голосе вопрошал он.

— Я?! А ты чего?

— Я — понятное дело. Чтобы встряхнуть тебя, лес-то кончается.