Люди жадно вдыхали искрящийся яростью воздух, отравленный невиданной ложью, и, наполняясь безудержной решимостью, пили из кувшина, после чего тут же уходили вглубь леса.

О, если бы только хоть кому-нибудь из них чуть позже пришло в голову вернуться обратно на эту поляну! Не без удивления они увидели бы, как едва только последний из них покинул это место, в одно мгновение громогласный глашатай воли Поклада Ульян Ковтун рассыпался в прах, превратившись в безформенную кучу костей…

В вершинах наливающихся тревогой деревьев мощно и тяжко вздохнул холодный ветер. За дальней кромкой леса, с трудом запахивая тяжёлые мокрые полы своего никогда не просыхающего плаща, поднималась гроза…

Перепуганный день, ожидавший её прихода, давно бежал от греха подальше на запад, оставляя над раскалённой землёй тяжкий сырой дух, высыпающий на коже мелкими каплями пота. Накатывающая на землю ночь, не в силах больше терпеть эту духоту, жадно вздохнула полной грудью, и кроны насторожившегося, обезумевшего от удушья леса отозвались на этот глубокий вздох волной приветственного шума листвы…

Остановившийся у причудливого выворотня Чабор не чувствовал этого свежего дыхания небес. Напротив, он стал задыхаться. Невидимые руки сжали молодое и сильное сердце и цепко перехватили горло. О том, чтобы идти дальше, не могло быть и речи. Пришлось возвращаться обратно до тех пор, пока тяжкие удары в груди, наконец, не перестали отдаваться болью. Волшебный меч неистово рвался в бой, в который раз заставляя дымиться давно уже почерневшую кожу нагалища.

Чабор не стал препятствовать грозному оружию и выпустил его на свободу. Ослепительная вспышка посреди мрака леса вспугнула тихо отсиживающихся в ожидании грозы лесных птиц. «Что ж, — сказал Чабор, — видать, пришло время стать свояком Берецкому колдуну».

Он попробовал опустить на землю сияющее оружие Индры, но тут же поднял его обратно. Сухой настил векового леса едва не схватился злым пожаром.

— Знаю, знаю, — уговаривал свой Артакон Лесной, — не хочешь ты из рук, предупреждаешь об опасности…

Свободной рукой Чабор нащупал кожаный мешочек с оберегами у себя на груди, разорвал зубами его тонкий шнурок, вытащил костяшку кощея и вбросил её себе в рот…

Волна набежавшей слюны тут же хлынула безконечным потоком, желая вымыть прочь источник этого гнилостного вкуса. Желудок хищно дёрнуло. Он тут же резво подпрыгнул вверх, выбрасывая наружу всё своё небогатое содержимое вместе с проклятой костяшкой.

Чабор в безсильной злобе стиснул зубы и поднял к небу глаза. Он глубоко вздохнул и что было сил сжал рукоять меча, заставляя себя подавить безсилие перед страшным отвращением. От дикой, неистовой хватки неприятно хрустнули пальцы.

— Не-е-ет! — взмолился Лесной единственной безотказной молитвой в благом деле. — Дед! Дед, помоги!!! Дед Бородик, тебя прошу, испроси у Рода помощи своему внуку! Дай мне сил вытерпеть эту гадость… дальше я уж сам…

Он отыскал в траве костяшку и снова уложил её омерзительное тело под язык. Неимоверным, запредельным усилием воли Чабор всё же смог присмирить снова отозвавшийся рвотой желудок, и тот, сдавшись на милость хозяина, будто отягощённый тяжёлой каменной ношей, рухнул вниз.

И вдруг меч метнулся вперёд. Он радостно загудел в гриве летящего навстречу ветра и запел, купаясь в крупных каплях хлынувшего ливня. Небесный клинок знал, где в кромешной тьме искать врага, знал все его мысли, все его хитрости. Любое оружие начинало трепетать при одном только его имени. Неуклонно отдавая дань его Божественному происхождению, его Величию, откровенно и не колеблясь оно выдавало творению Небесных кузниц тайны своих хозяев. Все мысли, страхи и места присутствия врагов были известны волшебному мечу, и он купался в свободе поиска очередного поединщика, ограничиваемый только длиной рук Лесного и силой его хватки.

Чабор мчался за рассекающим ливень мечом до тех пор, пока снова не стал задыхаться, но на этот раз уже от чудовищной усталости. Он давно пробежал то место, от которого ему пришлось возвращаться из-за удушья, сейчас же он не чувствовал ничего, кроме пронизывающего его насквозь тошнотворного вкуса костяшки и каменной тяжести собственных ног. Ядовитая слюна, накапливаясь во время бега, переполняла рот, прорывалась через сдавленные зубы, через нос, затуманивая рассудок и пробуждая в сердце азарт ожесточения.

Зло, просочившись внутрь его тела вместе с мутной гадостью, начинало жить и паразитировать, действуя подобно внезапной простуде. Хозяин Бор предупреждал, что нельзя смешиваться с ним, попадать под его всё более растущую власть, поэтому даже в порыве слепой ярости Чабор, не останавливаясь ни на миг, пробегал мимо множества вооруженных людей, просто выбивая на бегу их оружие.

Его пробовали преследовать, стреляли в след. Над головой, гудя опереньем, словно шмели, пролетали многочисленные стрелы, гулко ударяясь в стволы деревьев где-то рядом, но, обезумев от усталости, Чабор мчался сквозь ночной лес, освещая дорогу светом меча, и хрипел, брызгая сквозь сдавленные зубы чёрной пеной.

Он тратил свои силы не напрасно. Вскоре огни факелов его преследователей стали рассыпаться. Враги начали терять из виду удаляющийся свет волшебного клинка. Ещё немного — и Лесной ушёл от погони. Всё же Священный Артакон вынужден был оставить и здесь свой кровавый след. Где-то в лесу мокли под проливным дождём разрубленные тела тех, кто особенно преуспел в желании угодить своему Тёмному господину и исхитрился встать на пути Чабора. Таких было немного. Большинство из выбегающих навстречу, касаясь взглядом Божественного света, тут же бросали оружие и падали на колени, пробуждаясь и выходя из повиновения желаниям Поклада.