Вдруг слышу:

— Колька, ты? От чертова голова! А мы уже стрелять хотели!

Побежал я звать своих товарищей. Афоня меня ждал на месте, а Володька убежал. Искали мы его до двенадцати часов, но так и не нашли. Видно, опять испугался наш герой.

Ночью мы с Колей срочно делали рисунки для листовок. К утру эскизы были готовы.

Наутро приехала в Пышно наша артиллерия, пушка 76-мм, и возле ездовых мы увидели Володю. Сафонов, командир наш, его спрашивает:

— Ты с какого отряда, паренек?

— А я, дяденька, возле орудия служу.

— Да как же «возле орудия»? Ведь ты у меня, в стрелковом взводе!

— Нет, я только могу возле орудия!

Это он веру в винтовку потерял и ему показалось, что возле орудия надежней служить.

За день приготовили с Николаем сотню листовок «Отомсти фашистам!». Ночью понесли наши разведчики листовки по окрестным деревням и немецким гарнизонам. А часть в ту же ночь была сброшена над Лепелем с помощью змея.

Идея создания воздушного змея для разбрасывания листовок сверху, как бы с летящего самолета, пришла Мише Чайкину. Еще недавно он ходил заниматься в кружок авиамоделирования при доме пионеров, а сейчас уже был адъютантом, лихо скакал верхом, как заправский казак. Миша умел делать огромных змеев, которые поднимались на большую высоту. По шнуру ветром гнало парусок на деревянных роликах, к нему цепляли двадцать — двадцать пять листовок. Доходит «почтальон», так называется парус, до самого змея, ударяется о препятствие, падает сам и открывает крючок, на который пришпилены листовки, ветер подхватывает их и несет высоко над землей, сея легенды о партизанских самолетах. Так как события в листовках отражались свежие, то люди думали, что связь у партизан с Большой землей отменная, а может, и свой самолет есть.

Впервые с помощью змея были разбросаны листовки о зверствах фашистов в Слободке. Впечатление было огромное! Только что событие произошло — и уже из-за фронта самолет с листовками! По рисунку узнавали место, и было это особенно убедительно. Как население, так и гитлеровцы считали, что у нас есть связь с Большой землей самолетами. Они не могли представить — как можно выпустить большое количество листовок на тему вчерашних событий? А о том, что у нас в лесу к тому времени уже была своя типография, не догадывались.

О событиях в Слободке я вскоре написал картину «Поступь фашизма». Ныне она находится в Лепельском музее.

Василь Косый. — Короленко и его группа. — Василий Никифоров и Алла Чарикова. — Как я фотографировал Кононова. — Бульба. — Разгром вражеского эшелона. — Пора общей борьбы

Что-то опаздывает Косый, а обещал принести сегодня тхора {34} мне для акварельных кистей. Примерю-ка пока что шапку. Кто-то принес эту шапку необычную, меховую, с длинными ушами, мне она очень понравилась. Нарядился, автомат надел, вышли с Николаем, и возле нашей землянки он меня щелкнул; мне казалось, что таким должен быть образ партизанского разведчика — он, как таежный охотник, весь в мехах.

Вернулись, Косыго все нет. Вдруг перед окном я вижу полы черного полушубка, серые валенки с красными галошами, сделанными из камеры с немецкой машины, болтается мешок, в котором что-то прыгает. Распахнулась дверь, в землянке, упираясь в потолок, стоял Василь.

Косый был разведчиком. Служил он в полиции в Ушачах. Затем ему командование наше приказало втереться в доверие к немцам, чтобы пробраться на командный пост, так он стал командиром отряда полицаев. Работать ему в полиции было мучительно, так как приказы все строились на притеснениях и издевательствах над жителями. Василь все время просил: «Куда угодно пошлите, лишь бы не в полиции». Но бригаде было необходимо получать сведения из первых рук. Бригада тогда стояла в Истопищенском лесу, близко от Ушачей, и Василь имел возможность в любой момент передать все важное, что происходило в гарнизоне у немцев. Должна ли начаться мобилизация в армию Каменского, готовят ли полицаи обыск или облаву, кого намечено арестовать — все тут же становилось известно Дубровскому.

Сейчас Василь стоял на пороге с торбой через плечо и мешком в руке, в котором время от времени что-то конвульсивно билось. Это привело Тасса в состояние такое свирепое, которого я еще у него не замечал. На человека он бросался мгновенно, без предварительного рычания, не успевала у него даже шерсть на загривке подняться. А сейчас он стоял, весь напрягшись, и рычал, страшно ощерив белые клыки. Василь стоял неподвижно, но сказал спокойно:

— Ты возьми своего зверя, а то он не на тхора, а на меня кинется.

Землянка наполнилась зловонием, это хорек испустил свой защитный запах. Я взял за ошейник Тасса и приказал уйти на место под нары.

— Василь, а что с тхором будем делать, он же живой.

— Да что-что — стукнешь его поленом по голове, от и все. Да давай лучше я его сразу стукну, а то вонь развел какую.

Василь схватил полено и вышел. Через минуту вернулся:

— Теперь пускай на морозе полежит. Сегодня в капкан попался. А то у матки пять курок задавил — шо твой фриц! Давит, а не ест. Все от жадности.

Николай подшучивает надо мной:

— Ты еще попроси барсука или медведя поймать — вот кистей будет!

Василь, не смущаясь, достал из торбы гусиные крылья и подал мне:

— Просил крыла — от тебе крыла. Теперь и Ваня начинает хмыкать:

— И вправду, Николай всю живность собрать хочет.

— А зачем тебе крылья? — спрашивает Мишка. Василь между тем, наклонив голову, копается в сумке

и достает что-то тщательно завернутое в тряпицу, разворачивает… Вот добрая душа! Пучок шикарной надерганной из спины кабана щетины, аккуратно перевязанный веревочкой. Тут уж и я начинаю удивляться бездонности его сумки и жду, может, он еще что вытащит? Действительно, вытаскивает коробочку на манер сундучка, видно, взятую у матери, в сундучке — канифоль.