То и дело поскальзываясь на полу, Зазыба стал аккуратно счищать с себя налипший снег — и с ног, и с ватника, Марфа метнулась помогать ему.

— На вот, голиком смахни, — подала она использованный в хозяйстве — и в бане, и в доме — берёзовый опарыш и, пока Денис Евменович шаркал им по сапогам, успела спросить: — Удалось ли зверя-то выследить?

— За озером нору нашёл. Но как ого взять, по такому снегу?

— А верно, что барсук в норе?

— Верно, — ставя голик на прежнее место, усмехнулся Зазыба, хотя, конечно, могло быть и иначе.

— Ну, раз в норе, дак уж выманить его оттуда сумеете, — сказала Марфа.

— А почему не говоришь, что у нас гость? — выпрямился Зазыба, пытливо глянув на жену.

— Дак…

Двери в хату Марфа не закрыла, когда выбегала в сенцы, и теперь слышно было, как оттуда, из дальней комнаты или как в деревне говорят, — из задней, то есть светлой половины хаты, долетали мужские голоса, среди которых выделялся Масеев; собственно, звучали два голоса, и один из них был Масеев. И хотя слов сына Денис Евменович чётко не разбирал, по тону чувствовал, что говорил Масей с кем-то знакомым, во всяком случае, с человеком, который не вызывал ни неловкости, ни стеснения.

И тем не менее для крестьянина главное — степенность. Не торопясь, Зазыба снял сырую стёганку, отдал Марфе и уж потом шагнул в переднюю половину хаты.

— Ну куда её такую? — бросила вдогонку жена.

— Положи на печь.

Зеркальце было вмазано над устьем печи, и хозяин повернулся к нему, глянул. Как и следовало ожидать, безусое и безбородое лицо его на ветру сделалось красным и словно бы покруглело, но из-под бровей, которые за последнее время совсем изменили цвет, стали почти седыми, по-прежнему глядели те же незамутнённые карие глаза. Непорядок был только на голове — волосы под шапкой свалялись, поэтому пришлось Зазыбе расчесать их пальцами.

— Ну, показывайте, наконец, гостя, — сказал Зазыба и все так же неспешно, будто экономя каждое движение, направился на заднюю половину.

Всего он мог ожидать, только не этого: гостем оказался бабиновичский портной Шарейка. Он сидел на табуретке спиной к двери, перед ним на лавке расположился Масей, который при появлении отца поднял голову и умолк. По тому, что Шарейкова деревяшка лежала, отцепленная от ноги, на перекладине стола, можно было попять, что портной гостит тут не один уже час. В простенке между окнами стояла и его зингеровская машинка, но не на фабричном, чугунном станке, как у него дома, а на самодельном, столярном, должно быть, чтобы легче было управляться с нею в дороге.

Зазыба прошагал от филёнчатых дверей уже чуть ли на середину хаты, успевая приметить, что нового появилось тут в его отсутствие, а Шарейка все не поворачивал головы к нему, словно бы это составляло великий труд. Но вот опущенные плечи дрогнули, беспокойно дёрнулась левая щека портного. «Не с добром Шарейка приехал», — подумал Зазыба.

Шарейково замешательство, или по-иному сказать — тревога, не осталось не заметным и для Масея, удивлённо поглядел он сразу же на обоих.

— А я думаю себе, чей это конь распряжён у нас под поветью, — нарушил тягостную тишину Зазыба и поздоровался за руку с портным, став рядом с ним. — Вот уж невзначай так невзначай, как моя Марфа приговаривает. Вижу, с инструментом к нам?

Зазыба сел на скамью рядом с сыном, так что Шарейка оказался теперь напротив него. Но напрасно он пытался угадать причину приезда, лицо его давнего знакомца за это короткое время стало совсем спокойным, словно никаких у человека и тревог на душе, зато в глазах, глубоких, иссиня-чёрных, явственно читалась мука.

Решил вот подзаработать, — ответил гость на Зазыбовы слова, мотнув головой на швейную машинку.

— Неужто в местечке работы не хватает? —Смотря какой.

— Известно, шитья. Сам же хвалился когда-то — старые заказы были, потом и от немцев поступать стали.

— Ага, стали, — Шарейка помолчал, словно прислушиваясь, что там, на улице, усмехнулся: — Такая наша доля — работу повсюду искать. Недаром же говорят, портной что курица, где ступит, там и клюнет.

— Нет, Шарейка, — засмеялся в свою очередь Зазыба, — не так ты говоришь. Курица, ступивши, и правда, клюнет, а портной небось клюкнет.

— И тут большого греха нету. Ай недоволен, что придётся на угощение разориться? Не тревожься. Мы с Масеем уже, слава богу, причастились, благо твоя Марфа из наших краёв, тоже не куксится. Ну, а по какому болоту тебя тем временем черти носили, дозволь спросить?

— Барсука ходил выслеживать.

— Ах да, я и забыл, Марфа уж говорила. Ну и как?

— Теперь, считай, надо собаку брать с собой, чтобы из норы выманить.

— Собака вряд ли поможет. Хитрый он, барсук. Да и снегу навалило.

— Я думаю, снег этот ненадолго.

— Думаешь, растает?

— Куда ему деться. Не похоже, что он крепко лёг, потому что первый. Тогда и за барсуком сходим. А, сын?

Масей улыбнулся. А Шарейка сказал:

— Не знал я, что Денисовичу барсучье сало потребно, у нас женщина одна недавно барсука убила. Прямо коромыслом. Без собак и без ружья.