Щеки Якова горели, глаза слезились от обиды и безысходности. Важнее закона, обычай из старины идет: старший племянник первее четвертого, младшего, дяди. Так оно и есть. Возрастом Матвей опять же взял. Зайдет спор, родня против старины не пойдет. Возьмут его сторону. Сосватают старшему племяннику Ефросинью. Невеста хоть куда. Родовитых кровей, чего эдак не хватает Грязным. Опять же, посадниково богатство не один век собиралось.

Коли бы по-сердечному рассудить! Яков уверял себя, что когда Ефросинья ненароком глядела в сторону дяди и племянника, взгляд красивых карих глаз адресовался прежде ему, потом – Матвею. Вот шлея под хвост попала племяннику, сошел бы с неприятной темы, побалагурил бы о другом. Неприятно было Якову хмелеющее бахвальство слушать.

Матвей не уставал пополнять из кувшина глиняную кружку. Пил и пил. Яков мягко положил ему руку на рукав. Племянник скинул. Скачущие мысли его от Ефросиньи обратились к бабам вообще. Матвей щупал глазами прислуживавших холопок, робынь, неловким пьяным движением цеплял девичий сарафан, торопливо проскакивающий мимо. Заметил: подевались купеческие дочери. Не выдержали они опричного мужского духа. Пошли от греха подальше: не брезгуют? Неуваженье кажут.

Матвей спросил, сколько должен за общий ужин. Ему назвали. Он не согласился, сказав. что и наполовину его опричниками не съето и не выпито. Монета у него царская, ее надо беречь . Ничего не платя, шатаясь, пошел к дверям, позвав за собой Якова проверить целость обоза.

Костенелым взглядом Матвей поглядел на иноземцев, с хрустом пожиравших курятину за столами углу под образами. Иноземцы негромко болтали, из разностроя лился язык общий, птичий. Под налитыми хмелем глазами Матвея все присмирели, стихли. Молчанье, сопенье и посасывание курятины во рту. «Нехристи!» - буркнул полусотник. Поставил в заслугу: щи ему дали постные, напился он, но не дождался жаркого. Выходит, Бог уберег православного, не ввел в чревоугодный грех, пост соблюден.

Матвеина сабля громыхала по порожкам, а сзади нарастал гул расслабленных голосов. Послухи, евшие в сенях, наоборот, замолчали, услышав шаги опричного головы.

Идя вдоль обоза, Матвей откидывал плотные полотнища, прикрывавшие товар на телегах и показывал дяде не поставы с сукном, и не коробы с писчей бумагой, а снаряды огнестрельные, пушечные лафеты и щегольской воинский доспех.

– Видишь! Видишь! – тыкал он концом игравшей в лунном свете сабли в темные пушечные стволы.- Большая награда ждет меня, и тебя не забуду. Государь наградит, Малюта отметит, дядя Василий будет доволен, - возбужденным пьяным языком говорил он.

– Без тебя знаю. За Ливонию воюем с ляхами и Литвой, - Яков торопился увести племяша. Кругом глаза и уши. Завистливые донесут кому надо потом за рассмотренье тайны.

Матвей же стучал по бочкам и громко шептал, что там сера и селитра, нужные для произведенья пороха. А вот и сам порох, уже готовый, медь, олово и свинец для отлива пуль, нефть, чтобы зажженные стрелы за крепостные стены пускать.

– Зачем доспехи? – кивал Яков на сверкающие стальные нагрудники.
– У нас свои есть. В Новгороде куют. В Москве за Неглинкой на Поганом озере завод стоит.

– Отрок боярский или богатый жилец в отеческом воевать не станет. Подавай ему красоваться в иноземном. На Куликово поле ходили, вооружась не курдами ли ляцкими, сулицами немецкими, колчанами фряжскими? Тепереча закупаем аглицкие, голландские да ганзейские пищали. На Новгород войной идем!

В груди Якова екнуло, когда он глядел во вскрытый ящик с промасленными аглицкими ружьями:

– За что же на Новгород? – и ему представились горящие улицы. Языки пламени подбираются под застреху дома дяди Константина, где они с племянником выросли. Их родного дома! Расхристанная челядь тащит по дымной улице простоволосую Ефросинью Ананьину. Думал ли племянник о том? Или лишь о дорогой шубе, новом коне, наградных рублях? Ни о чем таком не помышлял Матвей. Хмель шумел в голове.

Острием сабли Матвей вскрыл малый бочонок. Желтым отсветом сверкнуло серебро. Это была английская монета, называемая «ефимком». Отливали из нее отечественный рубль, ходивший в половину английской цены, а то и вдвое – по недостатку домашнего серебра. Сие было новейшее изобретение отечественных фискалов.

– Государь знает по что наказать Новгород. Значит, провинились новгородцы. Бог весть, чем осердили. Царь опалу на них наложил лютую… Бери!

Грабастая ладонь Матвея зачерпнула изрядно «ефимков», сыпанула дяде за подпоясанную опричную рясу.

– Чего ты! Охраняем мы! Везем царю! – запротестовал Яков.

Матвей хмыкнул:

– Сам себя не наградишь, никто не позаботится. Царь далеко, Бог высоко, будет ли еще подарочек?! Как бы не запамятовали!.. Скажем, англы не доложили, - резонно заключил он, наполняя звонкой монетой висевшую на боку суму.

Одну монету поднес под самые глаза Якову:

– Полюбуйся на бабский портрет.

Яков напряг зрение. Увидел одутловатое лицо женщины в кудрях.