Шрифт:
Но нет, ее там нет.
Она ждет меня в библиотеке, которую нормальные люди называют гостиной. Нет. Все на месте: мили вычищенных книжных полок, журналы по кардиологии, сложенные на журнальном столике. Но никакой Доктор Мэрриган тут нет.
Нет и на кухне.
Она не выполняет однообразную работу в подвале. Не работает на тренажере со своим прессом.
«Мама?»
Трубы дрожат, а от водонагревателя идет пар. Она, наверное, принимает душ.
Я на носочках прохожу два пролета, медлеееенно поворачиваю ручку, и со скрипом открываю дверь ее ванной. Я вдыхаю пар вместе со слезами взрослой женщины с телом девушки. Я закрываю дверь снова.
Когда она спускается спустя час, кофе сварено, апельсиновый сок налит, ее привычное место свободно, с тонким фарфором Ноны Мэрриган, столовым серебром, ребрами,
выдернутыми из гигантской груди кухни, и белоснежными салфетками.
Так, она любит - точно и аккуратно. Просто так.
Слезы стерты, но ее нос по-прежнему красный. Она осматривает кухню, потерянная и обескураженная потому, что я не следовала ее предписаниям. Я протягиваю ей сок. Когда она отпивает, я выливаю яйца на сковороду и включаю горелку.
Каждый шаг, совершенный на кухне, как тест, - я сильная для того, чтоб взять кусочек масла. Я достаточно сильная для того, чтоб взять кусочек хлеба, распаковать упаковку и положить его на сковороду.
Я смываю жир с кончиков пальцев, не облизывая их. Сегодня я прохожу все тесты с развевающимися знамёнами.
«Когда ты научилась готовить?»
«Дженнифер научила. Эмма любит омлеты»
Она шморгает носом «Там, в духовке, что-то еще?»
«Я хотела сделать маффины из морковки, с изюмом. Эмма тоже их любит. Но у тебя нет, ни морковки, ни изюма. Потому они с мускатным орехом» я разбила яйцо «Твой холодильник пуст. Я нашла для омлета только шпинат и лук»
Она изучает порезанные овощи на разделочной доске.
«Только шпинат»
Я наливаю кофе в фарфоровую чашку и протягиваю ей. Она ставит чашку на стол, достает свой месседжер и телефон, кладя их рядом с вилкой. Она тонет в мягком кресле, глаза вовсе не сосредоточенны на пустой тарелке перед ней.
«Кто это был?» спрашиваю.
«В смысле, кто?» - она смотрит на меня
Я медленно выливаю яйца на раскаленную сковороду «Кто из пациентов умер?»
«С чего взяла, что это случилось?»
Я поднимаю корочку омлета, чтобы позволить влажному яйцу скользить вниз.
«Единственный раз, когда ты плакала в душе, это когда умер твой пациент»
Шипение сковороды. Звон таймера духовки.
Мама кладет салфетку на колени: «Она была социальным работником, который брал к себе приемных детей. Расширенная кардиомиопатия в запущенной стадии, она была на операционном столе дольше, чем остальные. Я пересадила ей сердце на День Благодарения. Сегодня она умерла, прежде чем мы успели что-то сделать»
Пока она рассказывает, я кладу шпинат в омлет, выливаю сверху немного сыра, и кладу на тарелку перед ней «Мне жаль»
«Спасибо» она откусывает, несмотря на то, что омлет только что с кипящей сковороды.
«Это вкусно, правда. Надеюсь, ты и для себя приготовила» она откусывает автоматически, пережевывая каждый кусочек точно отведенное количество раз. Ровное количество секунду до того, как омлет отправится вниз в ее топливный бак и станет ее топливом.
Мы не кричим друг на друга. Мы не смотрим на острые ножи, не ищем ничего, чтоб побольнее ранить друг друга. Это хорошо. Тут нет вопросов вокруг да около. Я просто выливаю это на сковороду, и смотрю на раскаленную сковороду, и смотрю, что будет.
«Кейси умерла, как и твоя пациентка?» я спрашиваю «Ее сердце остановилось?»
«Я бы не говорила об этом с тобой» отвечает «Не сейчас»
«Но ты видела отчет вскрытия, да?»
«Я не думаю, что сейчас нужное время для таких разговоров»