— Уйди, подлая, не то убью! — резко отстранил он ее от себя.

 — А и впрямь, князь, кажись, мне не видать твоей Ольги Борисовны, сдается мне так, — остановил князя Черкасский.

 — Живою или мертвой, а будет она твоей!.. Брешут старые… сомлела она, поди, в горнице, вот и весь сказ, — торопливо кинул ему Пронский и пошел вон из церкви.

 Все, кто был в церкви, повалили вон; причт стал расходиться, священник снимал рясу. Всем стало очевидно, что свадьбе не бывать и что произошло нечто необыкновенное.

 Боярыня Хитрово мяла свою дорогую ширинку в руках, сдерживая себя, чтобы не дать воли слезам. У нее все еще была слабая надежда, что невеста действительно не выдержит и наложит на себя руки. Она все время ждала, что кто–нибудь придет и принесет хотя и печальную, но для нее отрадную весть о том, что ее соперницы уже нет на свете.

 — Пойдем, боярыня, и мы, — обратился к ней Черкасский. — Удружил князь старому товарищу!.. На смех всей стране выдал…

 — Может, княжна–то и вправду сомлела, — неуверенно произнесла Хитрово, боясь выдать свое заветное желание.

 — Что ж, пойдем всячески, взглянем.

 Они торопливо прошли ряд покоев и наконец очутились у опочивальни княжны, двери в которую уже были открыты; суета, крики и вопли стояли невообразимые. Пронский шагал по комнате, неистово ругаясь и проклиная дочь.

 Черкасский и Елена Дмитриевна поняли, что Ольги в комнате не нашли, а из отрывочных речей можно было разобрать, что вместе с нею исчезла и сенная девушка Машутка.

 — Бежали, бежали садом! Сторож Митюха видел! — говорила одна из мам.

 — В самую что ни на есть грозу. Он их за оборотней принял, дурак!

 — Как была, сердечная, в подвенечном наряде, так и бежала. Кафтан только накинула.

 — И прямехонько к прудкам.

 — Ан врешь, к частоколу, что у Темной дыры.

 — Ее тут нечистый, надо быть, и сцапал, наше место свято!

 — И крикнуть, родименькая, поди, не успела…

 — А, врешь, крикнула! Федор стремянный баит, слышал: кричала, и таково жалобно.

 — Слышал, слышал, — подтвердил рыжий детина.

 В то время как дворня предавалась ненужным разговорам и пересудам, Черкасский и Елена Дмитриевна приставали к Пронскому, чтобы он принял энергичные меры к отысканию беглянки.

 — Если она в прудках — пусть вытащат тело, — сказала Хитрово, не желавшая расстаться со своей надеждой, что ее соперница навсегда устранена с пути.

 — Пошли во все стороны погоню, не успела она далеко убежать, — советовал Черкасский.

 — Убью, убью я ее! — скрежеща зубами, отвечал на все эти советы Пронский.

 Вдруг вся толпа заволновалась, разговоры смолкли, и все с изумлением дали дорогу трем рослым стрельцам, пробиравшимся прямо к хозяину.

 — Что вам надо? — вскинулся на них Пронский. — Куда без доклада лезете?

 — Времени нету, княже! — ответил ему, низко кланяясь, один из стрельцов, который был не кто иной, как сам Дубнов. — Принес тебе весть о… о дочери твоей.

 — Говори, говори! — кинулись к нему Хитрово и оба князя.

 — Это княгиня будет? — невинно спросил Дубнов, снимая шапку пред Хитрово и кланяясь ей в пояс, хотя отлично знал красавицу боярыню.

 — Ты знаешь, где княжна? — тряся его за рукав кафтана, спросил Пронский.

 — Я весть тебе принес о ней… только ты дай мне слово, что не причинишь ни мне, ни товарищам никакой обиды, — тогда скажу.

 — Даю слово свое княжеское! — крикнул Пронский.

 — И он пусть даст! — кивнул стрелец на Черкасского.

 — Чего еще задумал! Нешто я хозяин? — хмуро ответил Черкасский, пристально вглядываясь в стрельца. — Кабы я был хозяином, давно бы тебя велел собаками затравить. Что–то мне твое обличье знакомо.

 — Вспомни, князь! — засмеялся стрелец.

 — Будет зря болтать! — раздалось со всех сторон. — Говори, что знаешь о боярышне?

 — Ты вытащил княжну из… Москвы–реки? — глухим голосом, мрачно глядя на стрельца, спросила Елена Дмитриевна. — Что ж, жива она?

 — Эка чего вздумала! — рассмеялся Дубнов. — Вестимо, жива княгиня!

 — Я не княгиня! — сверкнув глазами, крикнула Хитрово. — Иль не знаешь меня?

 — Не о тебе и речь идет, боярыня.

 — Кого ж княгиней ты назвал? Ведь княжна Ольга с князем Черкасским еще не повенчаны?