Джавахов угрюмо ответил царю:

 — Мы в чужой стране и не смеем нарушать их обычаев; завтра я узнаю имя убийцы и паду к ногам царя, а сегодня мы должны помнить, что мы у него в гостях.

 Теймураз молча понурился.

 В это время Милославский, сидевший недалеко от грузин и уже изрядно подвыпивший, приставал к Черкасскому и издевался над его неудавшейся женитьбой:

 — Что же за тестюшку своего богоданного не вступишься у царя? Государь милостив, авось простит!

 — Молчи, отстань! Что тебе надо от меня, ирод? — огрызнулся Черкасский, злобно сверкнув глазами.

 — Или женушка не по вкусу пришлась? И то сказать: не всякая путевая за тебя и пойдет–то.

 — Ты, боярин, смотри — говори, да не заговаривайся!

 Сказав это, Черкасский откинул полы кафтана; за поясом у него был заткнут кинжал, на который он положил свою огромную мохнатую руку.

 Милославский так и впился в кинжал взором, и его глаза засверкали жадностью. Он перестал дразнить боярина и уже другим, дружественным голосом спросил его:

 — Откуда у тебя, князь, этот нож?

 Черкасский заметно смутился и хотел уже запахнуть кафтан, но Милославский остановил его:

 — Нет, князь, постой! Нож–то мне, кажись, знаком. Грузинского князька это нож!

 — Так что ж из того? — произнес Григорий Сенкуле–евич, закрывая кинжал рукою.

 — Я у него нож этот приторговывал, да он мне его даже за две вотчины не уступил.

 — А мне даром уступил, — странно засмеялся Черкасский, но его смех тотчас же оборвался.

 Возле него стоял, сверкая глазами, князь Джавахов и, протянув руку к кинжалу, что–то говорил на своем гортанном, незнакомом Черкасскому, языке. От волнения Джавахов совершенно забыл те немногие слова, которые знал по–русски, и теперь по–грузински требовал у Черкасского кинжал своего сына.

 Черкасский послал его к черту и, запахнув кафтан, налил себе огромную стопу рейнского вина и залпом выпил его. Но Джавахов с силой тряхнул его за плечи и, возвысив голос, потребовал показать ему кинжал.

 Близ сидевшие бояре повскакивали со своих мест и обступили споривших. Приблизился и Теймураз с некоторыми грузинами, подошел к ним и толмач.

 Царь Алексей Михайлович, заметив какое–то движение у стола грузинского царя, послал одного из бояр узнать, что там случилось.

 Джавахов упорно требовал кинжал, а князь Черкасский упорно отказывался его показать. Милославский ни на минуту не оставлял Черкасского и спросил толмача, что гуторят грузины.

 — Они говорят, что это кинжал убитого изменою князя Леона Джавахова, и спрашивают боярина, как он достался ему, только и всего! — ответил толмач. — А боярин упорствует.

 Черкасский сидел мрачнее грозовой тучи, нахмурив свои густые брови и из–под них недобрым взглядом окидывая всех, толпившихся вокруг него.

 — Царь требует сказать, что здесь делается? — вдруг раздвинув толпу, спросил царский посланец.

 — Вот к чему твое упорство привело, — ехидно заметил Черкасскому Милославский, — теперь уж не отвертишься: показывай–ка свой нож! — а так как Черкасский все еще медлил, то Милославский подмигнул двум стольникам, и те в минуту облапили Черкасского и сняли с него кинжал.

 Черкасский рванулся и зарычал, как дикий зверь, но сильные руки стольников не позволяли ему кинуться на Милославского.

 — Теперь к царю надо идти, — проговорил последний, осмотрев кинжал, — а князя подержите. Как царь рассудит, так и будет. Может, и вправду нож не добром ему достался? Идем к царю, что ли? — предложил он грузинам.

 Все двинулись к царскому месту.

 Алексей Михайлович с хмурым любопытством посмотрел на подошедших грузин и своего тестя.

 — Что у вас там приключилось? — спросил он.

 — Да вот, государь, — улыбнулся Милославский, — рассуди иноземцев с боярином нашим Черкасским. Говорят они, будто он изобидел их, а вот и нож, из–за которого та распря учинилась, — и он подал царю кинжал.

 — Опять этот диковинный нож? — с изумлением спросил Алексей Михайлович, тотчас же узнав драгоценную вещь. — Чего же они хотят? Помнится, князь Черкасский его у кого–то отнял, и я велел ему тогда возвратить эту вещь хозяину. Как же он опять у Григория Сенкулеевича?

 Тут выступил вперед толмач и указал на старика Джавахова:

 — Вот он жалуется тебе, царь–государь, что князь Черкасский будто и есть самый убийца его сына!

 — Что?! — вскочил как ужаленный Алексей Михайлович. — Да знает ли он, что за такой извет он может дорого поплатиться?

 — Знает, я говорил ему о том. Но он сказал, что ничего не боится, и винит князя.

 — Хорошо, ступайте! Скажи, что я рассужу, — вдруг упавшим голосом произнес государь и, обращаясь к Милославскому, проговорил: — Вели князя свести по извету в темницу, пусть над ним допрос учинят, а это возьми! — протянул он тестю кинжал. — Спрячь пока…