Барков слушал нетерпеливо и смотрел в окно.

Из кабинета Ратанова был виден ставший по-осеннему неприветливым маленький внутренний дворик и вход в КПЗ. Высокий милиционер из конвойного взвода шел по двору, держа в руках малюсенький металлический чайник.

— Есть данные, что Волчара попытается выехать со станции Неверовской, там будет находиться основная часть оперативной группы, — говорил Ратанов, он выглядел еще более серьезным и замкнутым, чем обычно, — но вы с Тамулисом поедете на сто сорок восьмой разъезд. Это довольно глухой полустанок, там останавливается всего один поезд. На полустанке он встречается со скорым. В последний раз Волчара прибыл в город именно с этого разъезда.

— Там будет кто-нибудь в форме? — спросил Тамулис.

— Участковый уполномоченный. Ему уже позвонили.

— Можно ехать? — Барков, наконец, оторвался от окна: ему казалось, что Ратанов только зря тянет время.

— Волчара может появиться в клубе — клуб стоит у самой станции. В семье сторожа клуба Волчару знают: он у них раньше ночевал, — Ратанов пропустил вопрос Баркова мимо ушей. — По данным, которыми мы располагаем, Волчара переоделся, имеет при себе деньги. Насчет оружия сведений не получено, тем не менее будьте осторожны. Все. Можно ехать. Еще раз напоминаю об осторожности.

Эдик ждал их у машины.

Когда они выехали из города, было темно. По обеим сторонам дороги стоял лес. Деревьев уже не было видно — просто высокие стены сплошного черного забора касались звезд своими неровными острыми зубцами. Дорога подсохла, и «Победа» легко тянула по дороге. Иногда им попадались встречные полуторки и еще издалека начинали перемигиваться с «Победой» тусклыми желтоватыми огнями.

Метрах в двухстах от клуба они остановились. Где-то невдалеке прокричал паровоз, раздался лязг сцепляемых вагонов. Станция была рядом.

— Ну, пока, ни пера ни пуха, — шепнул Эдик, хотя вокруг никого не было.

Барков ушел на станцию, а Тамулис замешался в толпу ребят — студентов сельскохозяйственного института, проходивших практику в совхозе. Купив билет, он подошел к пожилому лейтенанту, стоявшему у дверей, и передал привет от Ратанова. Это был участковый уполномоченный, о котором их предупредил начальник отделения.

В клубе хозяйничали девчата. Они сновали по двухэтажному зданию из зала, находившегося на втором этаже, в раздевалку, к большому прямоугольному зеркалу, вставленному в массивную дубовую раму.

Тамулис сразу заметил заведующую клубом — женщину лет тридцати трех, с большими голубыми глазами и толстой длинной косой, закрученной вокруг головы. Она рассеянно, слегка морща лоб, слушала плотного крепыша в очках, говорившего ей что-то низким, грубоватым голосом.

«Когда березку стройную ты встретишь на пути, — пела радиола, — ты на нее, пожалуйста, вниманье обрати…»

В городе эту песню уже давно не пели.

Тамулисом никто не интересовался, как и он, бывало, не обращал внимания на сидящих в зале незнакомых ребят, когда приходил у себя в Каунасе на танцы. А ведь, наверное, были случаи, когда и там рядом с ним сидели тоже оперативники.

Пожилой лейтенант кивнул Тамулису. Тот вышел в коридор.

— Десятый час. Все тихо. Я, пожалуй, к Бусыгинскому клубу подамся. А заведующую я на всякий случай предупредил и тебя ей показал… Ты не против?

— Ничего… Счастливо.

Высокая, еще совсем прямая фигура участкового мелькнула в проеме дверей и исчезла.

Показался Барков. Вдвоем с Тамулисом они вышли на крыльцо. Теперь музыка звучала тише, как будто рождалась она на бетонированном лесном шоссе вместе с ночным ветром и шелестом сухих осенних листьев; ночной холодок медленно обволакивал п крыльцо, и сад, и побелевшие далекие звезды.

На шоссе слышались чьи-то голоса.

Грустишь? — спросил Барков.

— Ну да!

С шоссе взлетела уже новая мелодия: «Все часы сговорились и не идут…»

Четверо мужчин прошли мимо них в клуб. Они шли гуськом, и один из них негромко сказал:

— Ушел. Я сам видел.

Тамулис вздрогнул. Барков с силой наступил ему на ногу.

— Он! Их четверо, нам его вдвоем не взять… Беги в Бусыгино, зови участкового…

— Почему я?

— Потому, что тебе приказывает старший!

— Хорош! Ну ладно…

Тамулис спустился с крыльца, и тут же темнота словно смыла его с дорожки, чтобы выбросить где-то совсем далеко от клуба. Выждав несколько минут, Барков погасил папироску, осторожно вошел в клуб. И сразу увидел Волчару. Рядом с ним стоял второй мужчина, лицо которого Баркову показалось тоже очень знакомым, как будто он повторял уже кому-то эти запоминающиеся приметы: «Волосы черные, вьющиеся, нос с горбинкой, коренастый, в хромовых сапогах…»

Как сон!

Рядом с Варнавиным стоял оживший робот — Николаев. Черень.