Эти слова дивизионного комиссара произвели на всех большое впечатление. Мы знали, что соседи ведут яростные, кровопролитные бои с противником, рвущимся к Сталинграду, и горели желанием помочь им...

Занимаясь учебой и совершенствованием боевой выучки личного состава, я не упускал из виду штаб. Ведь штаб по уставу являлся основным органом управления дивизией, а его начальник — первым и постоянным заместителем комдива.

Начштаба 203-й подполковник А. Т. Сивицкий был, несомненно, человеком надежным. К тому же он находился в дивизии с самого начала ее формирования. Его знания и умение работать не вызывали сомнений. Но Антону Теофиловичу не хватало боевого командирского опыта, и я обязан был помочь ему научиться действовать сообразно обстановке.

Именно поэтому, отдавая любое распоряжение, команду тому или иному подразделению, я обязательно сообщал об этом Сивицкому, советовался с ним, спрашивал его мнение. Это невольно приучало начальника штаба мыслить по-командирски, давало ему возможность проанализировать и понять, почему последовала та или иная команда...

Вскоре мы стали понимать друг друга с полуслова и руководили войсками согласованно.

* * *

— Принимай нового начальника политотдела, — позвонил мне однажды Желтов. [19]

Вскоре на командном пункте появился среднего роста темноволосый майор.

— Игнатий Федорович Беспалько, — представился он.

Говорил Беспалько тихо, спокойно, с певучим украинским акцентом. Все в этом человеке сразу вызывало симпатию: и внутренняя мягкость, от которой мы отвыкли на фронте, и открытый доверчивый взгляд, и спокойная уверенность, исходившая от его фигуры, от манеры держаться, слушать собеседника. Игнатий Федорович до войны долгое время был первым секретарем районного комитета партии на Украине. Он умел работать с людьми, умел, как никто другой, спокойно, деликатно, но твердо отстоять свою точку зрения, доказать необходимость того или иного решения.

— Вообще-то, я человек еще во многом штатский, — словно извиняясь, сказал Беспалько при первой встрече. — А потому позвольте вначале присмотреться к тыловикам... Ладно?

Я правильно понял Игнатия Федоровича и согласился. Между прочим, и впоследствии, когда Беспалько, являясь начальником политотдела, стал одновременно и моим заместителем по политчасти, мы всегда хорошо понимали друг друга. Я ценил в нем многие добрые качества, а особенно то, что он всегда старался быть там, где трудней.

Кстати о тыловых службах. В многочисленных повседневных заботах я как-то упустил из поля зрения этот участок, что сразу дало о себе знать. Дивизия оборонялась в степи. Негде было укрыться от зноя. В колодцах не хватало воды. По этой, казалось бы, объективной причине не всегда регулярно стали работать бани. От случая к случаю доставлялось и обмундирование для бойцов... В общем поле деятельности у наших тыловиков было огромным.

Беспалько и занялся службами тыла. Может быть, ему подсказали это в политотделе армии. Так или иначе, но он безошибочно определил узкое место.

Чем ближе узнавал я Игнатия Федоровича, тем больше убеждался в его огромной работоспособности, умении увлечь людей, зажечь их сердца. А потому нисколько не удивился, узнав вскоре, что бани и дезкамеры устроены в каждом полку. Что организован ремонт одежды и обуви. Что при медсанбате создан однодневный дом отдыха, [20] куда направляют отличившихся солдат, сержантов, командиров...

— А питание-то в дивизии плохонькое... — невзначай сказал мне однажды Беспалько.

Его слова не явились для меня откровением. Я и сам знал это. И опять-таки обнаружились объективные причины: ограниченный ассортимент продуктов, трудности с их подвозом. Действительно, в те тяжелые дни все было брошено на защиту Сталинграда. К нам по одноколейке, ежедневно разрушаемой немецкой авиацией, иногда нельзя было подвезти даже сахар, соль, чай, табак.

— Выступите перед бойцами, — предложил мне Беспалько. — И расскажите обо всем. Они поймут. И легче будут переносить трудности. А мы подключим к разъяснительной работе командиров полков. Ну и, конечно, сделаем все возможное...

Я прислушался к совету начальника политотдела, и положение общими силами было выправлено.

...Шли недели. На фронте стояло затишье. Только все чаще над нашим расположением стали появляться «рамы». Тогда в дело вступили бронебойщики и пулеметчики. На второй или третий день они сбили фашистский самолет. «Рама» ткнулась носом в один из донских откосов, а над нашим передним краем повис белый парашют. Немецкий летчик-наблюдатель отчаянно болтал ногами, пытаясь подтянуть стропы, чтобы изменить угол приземления и опуститься у своих.

Гитлеровцы, видевшие эту картину, кое-где даже вылезли из окопов. Они отчаянно что-то кричали и усиленно жестикулировали, пытаясь помочь своему летчику.

Заметив это, один из командиров — ротный Осман Джафер крикнул пулеметчикам:

— Успокойте фрицев! Пусть не волнуются. Все равно летчик будет наш...

Пулеметчики открыли огонь и загнали немцев в окопы. А летчик действительно приземлился в нашем расположении. Он оказался майором авиации и сообщил ценные сведения о подходе их резервов...