Я крикнул им:

– Подойдите сюда!

Они отозвались:

– Что это значит – иди сюда? Кто ты, приятель?

– Я – майор Рудель.

– Ну уж нет. Майоры выглядят не так.

У меня не было документов, но я вытащил из кармана Рыцарский крест с дубовыми листьями и мечами и показал им. Поглядев на награду, капрал произнес:

– Тогда мы вам верим.

– Здесь есть немецкая комендатура?

– Нет, только штаб войск охраны тыла на перевязочном пункте.

Именно туда я и отправился. Все там бросились ко мне и принялись обнимать. К этому времени я уже почти не мог ходить. Доктор осторожно отделил от кожи ткань рубашки и брюк – они прилипли к моей коже. Он смазал свежие порезы на ногах йодом и перевязал плечо. Во время этой процедуры я наслаждаюсь самой вкусной сосиской в моей жизни. Позднее я спрашиваю: можно ли надеяться на самолет, который доставит меня в эскадрилью?

– Какую одежду вы собираетесь носить? – спрашивает меня доктор. – Мы не можем вам ничего одолжить.

Меня закутывают в одеяло и в таком виде везут на автомобиле в Балту. Мы подъезжаем к пропускному пункту нашего аэродрома. Но что это? Лейтенант Эберсбах открывает дверь машины:

– Лейтенант Эберсбах, командующий передовой частью 3-й эскадрильи, перебазирующейся в Яссы.

За ним следует какой-то солдат, у которого в руках немного одежды для меня. Это означает, что в Балту по телефону уже доложили, что я еду, и Эберсбаху довелось находиться на пропускном пункте, когда пришло это сообщение. Ему сообщили, что его коллега, которого считали погибшим, скоро прибудет голый, как бы вновь рожденный. Я забираюсь в «Ju-52» и лечу в Раховку, для того чтобы присоединиться к эскадрилье. Здесь немедленно зазвонил телефон, новость распространилась с быстротой молнии. Полковой повар Рункель уже готовит пирог в честь моего спасения. Вокруг улыбающиеся лица, вся эскадрилья выстроилась в мою честь. Возвращение к товарищам стало возвращением к жизни и самой большой наградой за тяжелые испытания в моей судьбе.

Мы со скорбью вспомнили смерть Хеншеля, нашего лучшего бортстрелка, имевшего 1200 боевых вылетов. Этим вечером мы все долго сидим вместе вокруг огня. Царит праздничная атмосфера. Группа, в которую входит наше подразделение, прислала делегатов, в том числе и доктора, которому предписывается «сидеть в изголовье моей кровати». Он передает мне поздравления генерала и приказ об отстранении от полетов, чтобы я полетел в отпуск, как только буду способен совершить это путешествие. И снова мне придется разочаровать бедного генерала. Меня сильно беспокоит складывающаяся ситуация. Можем ли мы сейчас задержать Советы, двигающиеся большими силами на юг через Днестр? Я не могу лежать в постели ни единого дня.

На следующее утро нам приходится перебираться в Яссы со всем персоналом. Погода скверная, летать невозможно. Пока нам приходится оставаться на земле, я могу слушаться доктора и отдыхать. Но уже на следующий день я лечу вместе с моей эскадрильей в Яссы; отсюда не очень далеко летать на будущие цели в районе Днестра. Мое плечо перевязано, и я не могу двигать рукой, но во время полета это не играет особой роли. Гораздо труднее на земле, поскольку израненные ноги слушаются меня плохо. Любое давление на педали вызывает резкую боль. До самолета меня несут на руках.

Яссы – это красивый румынский город, совершенно не тронутый войной. Нам он кажется великолепным, напоминая города нашей родины. Мы заглядываем в витрины и радуемся, как дети.

На следующее утро разведка обнаруживает сильные бронированные и моторизованные подразделения врага, продвинувшиеся уже почти к северной части Балты. Возможно, они даже достигли этого города. Погода еще плохая; поскольку местность гористая, из тумана выглядывают лишь самые высокие вершины. Положение скверное: войск, способных создать фронт, нет. Моторизованные соединения могут подойти только через полдня. Как остановить врага? Мы остались одни. Воздушная разведка докладывает о сильном огне противовоздушной артиллерии, которую Советы везут с наступающими частями. Советские «спитфайры» и «Ла-5» постоянно защищают наступающих клиньями русских. Под угрозой как наш Южный фронт в России, так и румынские нефтяные поля – оба этих фактора имеют для нас огромное значение. Я игнорирую все сомнения руководства по поводу моего физического состояния. Русских надо задержать, их танки и наступательные средства уничтожить. Проходят недели, пока наши коллеги на земле создают оборонительную линию.

Унтер-офицер Ротманн, мой преданный бортстрелок еще с прежнего времени, перед вылетами заносит меня в кабину самолета. До трех пополудни я делаю три боевых вылета в ужаснейшую погоду. Сильный зенитный огонь. Осколки делают пробоины, но самолетов на смену нет. Я и сам в очень скверной форме. Только решимость остановить Советы всеми доступными способами позволяет мне продолжать свою работу. Кроме того, это наверняка те солдаты, которые хотели меня поймать, – в тот день, когда я бежал, московское радио сообщило, что захвачен майор Рудель. По всей видимости, они не верят, что я мог добраться до линии фронта. Неужели те двое, кто не стал бежать, выдали мое имя?

Мы атакуем танки, вспомогательные колонны с продовольствием и бензином, пехоту и кавалерию, бросая бомбы и стреляя из пушек. Нам приходится атаковать с высот между 10 и 200 метрами, поскольку погода отвратительна.

Я вылетаю на самолете в составе моего противотанкового звена самолетов с 37-миллиметровыми пушками, чтобы охотиться за танками на возможно низкой высоте. Скоро все экипажи отстраняются от полетов, поскольку при попадании в мой самолет я беру себе другую машину и таким образом лишаю возможности летать всех остальных. Я приказываю заправить и пополнить снарядами мою машину в числе первых. Мы вдвоем отправляемся к фронту между общими вылетами эскадрильи сами по себе. Как правило, истребители нас не сопровождают, и потому русские имеют возможность реализовать свой огромный численный перевес. Маневрирование затруднительно в этих воздушных сражениях, поскольку я не могу нажимать на педали и вынужден пользоваться только ручкой. До сих пор, однако, в меня попадали только из зениток – но так было каждый вылет, а это достаточно часто. Во время последнего за день вылета я лечу на обычной «Штуке» (без противотанковой пушки) с бомбами и двумя 20-миллиметровыми пушками. С таким оружием нельзя пробить броню. По всей видимости, красные не ожидают видеть нас так поздно; нам нужно определить места их сосредоточения и получить общее представление о картине в целом, что важно для наших завтрашних вылетов. Мы летим вдоль двух дорог, идущих на север в направлении Балты. Солнце уже низко над линией горизонта; огромные облака дыма поднимаются от деревни Фалешты. Возможно, там дерется румынский отряд. Я опускаюсь ниже всех и лечу над деревней – по самолету открывают сильнейший зенитный огонь. Я вижу множество танков, за которыми идет большая колонна грузовиков и моторизованной пехоты. Танки, к моему удивлению, несут два-три бака с горючим. Внезапно я понимаю – русские не будут ждать наших завтрашних вылетов, они хотят сегодня ночью совершить прорыв и проникнуть в самое сердце Румынии, в богатые районы нефти, и тем самым отрезать наш Южный фронт. Русские пользуются сумерками, поскольку днем их продвижению вперед препятствуют мои «Штуки». На серьезные намерения русских указывают и баки с топливом на танках – с ним можно при необходимости далеко продвинуться даже без подвоза горючего. Похоже, я вижу начало большой операции. И видим это только мы; на нас теперь лежит большая ответственность. Я даю распоряжения по радио:

– Самой важной целью для атаки…

– Вы должны бросать каждую бомбу отдельно…

– В дальнейшем производите атаки на низкой высоте, пока не израсходуете последний снаряд…

– Те, у кого есть пушки, также должны стрелять по грузовикам.

Я сбрасываю свои бомбы, после чего начинаю охоту со своей 20-миллиметровой пушкой. В любое другое время стрелять по танкам из пушки этого калибра – впустую тратить снаряды, но сегодня на броне у иванов баки с горючим, так что рискнуть стоит. После первых бомб русская колонна останавливается, а затем танки перестраиваются, увеличивая дистанцию; зенитки начинают бешеную стрельбу. Но мы не отвлекаемся на борьбу с ними. И русские понимают, что мы полны непреклонной решимости. Они в панике уезжают с дороги куда-нибудь подальше или же начинают кружить, чтобы затруднить нам прицеливание. Во время каждого захода я попадаю в бак либо зажигательным, либо разрывным снарядом. По всей видимости, горючее проникает через соединения; некоторые танки, стоящие в глубокой тени холмов, взрываются с ослепительными вспышками. Если огонь от взрыва боезапаса вырывается из танка, небо озаряется настоящим фейерверком. Если при этом танк имел сигнальные ракеты, они раскрашивают этот фейерверк в самые разнообразные цвета.