А вода с зловещим свистом и хлюпаньем тоненькими струйками прорывалась в щели в обшивке корпуса, поступала в машинный отсек, затопила восьмиместный жилой кубрик; как в бассейне, плавали книги, постели, обмундирование матросов. Когда помощник командира осматривал вместе с боцманом отсек за отсеком, казалось, катер сейчас затонет - всюду была вода. Ее не успевал откачивать движок, не успевали вычерпывать ведрами матросы.

Но к Глухову уже вернулось самообладание, и он хладнокровно руководил аварийными работами. Его уверенность и спокойствие передались матросам, и все работали быстро и энергично.

И когда обеспокоенный контр-адмирал Фадеев на рейдовом катере подошел к борту охотника и спросил Глухова, есть ли раненые, нужен ли буксир, Глухов уверенно доложил:

–  Тяжелораненых нет. Катер доведем своим ходом!

Катер под одним мотором вошел в бухту, тотчас стал под кран и был поднят на стенку для ремонта.

Возвратясь с моря, флагманский штурман Дзевялтовский долго умывался и приводил себя в порядок. На вопросы он отвечал односложными «да», «нет» и только после того, как раскурил трубку, рассказал обо всем, что произошло на катере.

–  А в общем, - добавил Иван Иванович, - не так страшен черт, как его малюют! И с этими минами можно справиться!

Сразу же по возвращении катера Глухова с моря, как только охотник стал на кильблоки, весь экипаж был выстроен на пристани.

Командующий флотом вице-адмирал Октябрьский обошел строй, здороваясь с каждым офицером и матросом. Он поблагодарил за службу, поздравил моряков с новой победой и приказал контр-адмиралу Фадееву представить их к наградам.

Глава десятая

Был яркий солнечный день. С моря потянул прохладный ветер, и, хотя еще не рассеялся пороховой дым и стволы пушек были горячими после только что отраженного [49] налета авиации, над бухтой, где стояли корабли, воцарилась тишина.

К вечеру в Стрелецкой бухте собрались катера-охотники. После изматывающей качки, после напряженной вахты у пушек и машин морякам хотелось отдохнуть и выспаться, съесть тарелку горячего флотского борща.

Такой уж сегодня был удачный день. Обыкновенно катера подолгу бывают в конвое, неделями не сходят матросы на твердую землю, и только в открытом море встречаются они, приветствуя друг друга сигналами и желая по традиции счастливого плавания.

Но матросы уже позабыли усталость и тяготы штормовых походов. Поэтому и мелькает на берегу волейбольный мяч и под гитару на баке корабля поют:

Мы опять уходим в море,

За кормой бурун кипит,

Знаешь, может быть, не вскоре

Наша встреча предстоит.

Перед вечером в Севастопольскую бухту на катере № 011 пришел командир звена Глухов. В этот спокойный час Дмитрий Андреевич расположился на верхней палубе катера сыграть в домино.

«Пожалуй, я играю первый раз за все месяцы войны», - подумал Глухов, удобнее устраиваясь за дощатым столиком.

Глухов любил домино. Увлекаясь игрой, он иногда открывал новые и неожиданные черты характера у своих партнеров, людей, казалось бы, хорошо известных ему.

Партнером с Глуховым садится старшина второй статьи моторист Воробьев. Плутоватые черные глаза его будто невзначай косятся на костяшки домино в руках соседа.

–  Не балуй!
– говорит баском флегматичный комендор Никандров и отодвигается от Воробьева.

Раздаются первые, еще негромкие удары костяшек по столу (обыкновенно на кораблях домино делают из красной меди или толстого дюраля, чтобы можно было лихо «припечатать»), и игра с присловьями и шутками пошла по кругу.

Моториста Воробьева перед войной перевели на катер-охотник из другого дивизиона. Он слыл там отстающим, недисциплинированным матросом. И на катере у Глухова в первые дни Воробьев бывало то опоздает с берега, то поскандалит с товарищем, то достанет свой баян и в неурочное время начнет тихонько перебирать лады.

Но потом Воробьев почувствовал, что на корабле он все [50] время находится под недреманным оком механика Баранцева, командира катера, боцмана, что люди эти не только терпеливо учат его и спрашивают с него, но и верят ему.

Однажды катер получил задание выйти в море, чтобы в случае вынужденной посадки помочь нашим тяжелым самолетам, идущим через Черное море, бомбить побережье противника.

А на море надвигалась непогода. Черные штормовые конуса были подняты на метеостанции на Павловском мысу, они раскачивались и на мачтах Константиновского равелина. До войны в такую непогоду катера-охотники в море не выходили. А сейчас нужно было идти. На катере Глухова все было приготовлено и принайтовлено по-походному, по-штормовому.