– Идем! – послышался жаркий шепот.

Узкая дверь… Еле угадывалась, один бы Лешка нипочем ее не нашел… Широкое, устланное шелковым покрывалом ложе, распахнутое в звезды окно, зеленоватое пламя светильника…

– Сейчас… – Девушка – да, это была Зорба! – обернулась. – Я закрою ставни.

– Позвольте помочь!

– О, не стоит!

Танцовщица была в полупрозрачной тунике из тонкого светло-голубого шелка, затканного изысканной золотой нитью. Кроме туники, похоже, на ней ничего больше не было… Ну, а что еще могло быть? Белья здесь еще не носили…

– Ну, вот и все… – без всяких предисловий, Зорба обняла юношу за шею и жадно поцеловала в губы.

А затем, отпрянув, сбросила тунику… Не в силах с собой совладать – а, собственно, он за тем и пришел – Лешка стиснул, прижал к себе тонкое, жаждущее любви тело и принялся покрывать поцелуями шею и грудь…

– О… – Танцовщица томно закатила глаза, нежные руки ее проникли под одежду юноши…

Миг… и оба, обнаженные, уже лежали на ложе. Ложе любви… Закусив губу, танцовщица сладострастно стонала… А затем, не давая любовнику ни секунды покоя, перевернула его на спину…

– О… – теперь уже застонал Лешка. – Что ты со мной делаешь, Зорба?

Девушка засмеялась, наклонилась, коснувшись груди юноши трепетными твердыми сосками, и, поцеловав, прошептала:

– Я хочу тебя, златокудрый рыцарь… И – я всегда привыкла добиваться того, чего хочу! Ты, надеюсь, не против?

– О, нет!

– Тогда лучше не надейся сегодня заснуть!

Они любили друг друга всю ночь, почти без перерыва, и Лешка был просто поражен необузданной страстью танцовщицы, ее пластикой и неистощимою любовною выдумкой. Приятно поражен, надо думать…

Юноша все же уснул, уже под утро, когда первые лучи солнца окрасили золотисто-алым крыши соседних домов. Ах, как славно было лежать на мягком ложе, обнимая черноокую красавицу Зорбу – девушку необузданно страсти.

– Вот теперь – спи… – Танцовщица улыбнулась. – Нет… сначала выпей вина…

Встав, она наполнила из кувшина высокий стеклянный кубок. Поднесла к губам:

– Пей…

Лешка выпил, чувствуя, как смеживает веки тяжело навалившийся сон…

– А теперь спи… Спи, златокудрый рыцарь…

М-м… Что же так твердо-то? Он что, во сне упал с ложа на пол? Что ж Зорба-то не удержала? А, она, верно, куда-то ушла… Черт… солома какая-то кругом. Откуда здесь солома? И солнце так светит из распахнутой настежь двери… О! Кто-то подошел… Зорба! Нет, не Зорба… Чьи-то грубые сапоги… О, как трещит голова! Прямо раскалывается…

Сапоги остановились прямо перед лежащим юношей. Немного постояли, а потом, с размаху, ка-ак пнули под ребра! И еще раз! И еще!

– У-й, Господи-и-и… Больно-о-но…

– Что, очухался, гнида белобрысая? Получай!

Следующий сапог прилетел прямо в…

…лицо.

Лешка застонал – что ж вы так бьете-то, Господи?

– Оставь его, Кардис, – в камеру вошел еще кто-то, по всей видимости, начальник того, кто бил. Уселся на принесенный стражником табурет, распорядился. – Усадите его!

Окровавленного юношу подняли с земляного пола и посадили на лавку, прислонив спиной к стене. Из разбитого носа капала на колени кровь. По знаку старшего, стражник протянул узнику пропитанную холодной водой тряпку. Лешка приложил ее к носу и наконец-то поднял глаза…

Перед ним, ухмыляясь, сидел… вислоусый Филимон – вчерашний знакомец! Второй собутыльник, рыжий Феодор, глумливо ухмылялся в углу. Он, верно, и бил!

– Ну? – Филимон пристально посмотрел Лешке в глаза. – Когда и где ты должен встретиться с Константином Харголом?

– С ке-ем? – от удивления Лешка чуть было не поперхнулся кровью. – С Конст… А кто это вообще такой?

– А это я у тебя спросить хочу! – презрительно хохотнул Филимон… или как там его звали по-настоящему? – Тебе лучше знать – ты же турецкий лазутчик, не мы.

Стоявший поодаль Феодор засмеялся.

Турецкий лазутчик! Так вот оно что! Ну, если подходить формально – так оно на самом-то деле и было. Но как узнали?!

– Что ты передал Леонидасу Щуке? Отвечай!

– Какому Леонидасу Щуке?