Вот и землянка № 23. Входим в нее, осматриваемся. Уютное для фронтовых условий жилье. Слева стоит небольшой столик со светильником, а справа — пышущая жаром железная печь. Вдоль противоположной стены двухэтажные нары. В землянке тепло, приятно пахнет сосной. Как говорится, жить можно. Находившиеся в землянке бойцы наперебой хвалили свое жилище.

— Теперь не только поспать по-человечески можно, но и письмо домой написать есть где, — сказал командир отделения, старший землянки.

— Газеты получаете? — спросил командующий.

— Получаем каждый день. Часто устраиваем коллективные читки наиболее интересных статей.

— Значит, неплохо устроились?

— Не жалуемся, товарищ командующий.

По ходу сообщения наша группа благополучно возвратилась в тыл. Генерал Конев дал высокую оценку оборудованной позиции, поблагодарил генералов Попова и Варваркина за проделанную работу по укреплению обороны. Командующий вручил ордена и медали бойцам и сержантам, отличившимся при строительстве оборонительных рубежей. Этим командующий как бы подчеркнул значение и важность инженерных работ в системе обороны.

Следует заметить, что И. С. Конев всегда горячо поддерживал инициативу, ценные начинания штаба инженерных войск фронта, помогал претворять намеченные мероприятия в жизнь.

Так было и на сей раз. Когда мы возвращались в штаб фронта, Конев сказал мне:

— Иван Павлович, теперь наша задача — поставить инженерное оборудование обороны на такую же высоту во всех армиях.

Забегая вперед, скажу, что вскоре все соединения фронта перешли на траншейную систему обороны. Стойкость ее значительно возросла.

Вернувшись к себе в штаб, я узнал, что есть распоряжение [111] штаба инженерных войск Красной Армии о перестановке всех минных полей с расчетом на зиму. Работа большая. Предстояло переставить более миллиона мин. А времени в обрез. Стояла суровая осень. До морозов оставались считанные дни. Нужно было торопиться. Я поручил Афанасьеву, Ястребову и Волкову немедля подготовить указания начинжам армий о перестановке минных полей до 1 ноября. Они тут же приступили к делу. Я занялся решением других вопросов, но из головы не выходила эта перестановка мин. Как усложняет нам работу сезонность службы минных полей! Ведь что получается: мы летом устанавливали мины в грунт. Теперь же с наступлением морозов они смерзнутся с ним и под давлением танка не сработают. А это значит, что весь передний край обороны может стать на всем протяжении фронта доступным для танков противника. Допустить подобное, конечно, нельзя. Вот и переставляем. Работа эта кропотливая и опасная. Мину извлекают из лунки, проверяют ее состояние, ставят рядом на открытую поверхность земли и маскируют сухой травой, а затем ее покроет снег, и она станет невидимой. Вроде бы хорошо. Но придет весна, и мины придется снова переставлять в грунт. Опять огромный труд тысяч людей. И потом, работать с миной не так уж безопасно. Мины, пролежавшие больше шести месяцев во влажном грунте, деформируются, взрыватель коррозируется. Чуть тронешь — взорвется. Некоторые мины вообще уже невозможно будет извлечь. Тяжелая доля выпала саперу. А он, великий труженик войны, исправно делал свое дело.

Штаб постоянно контролировал ход перестановки минных полей, наши командиры выезжали на места, частенько заходили на узел связи фронта и получали от начальников инженерных войск армий информацию по телеграфу.

Для узла связи фронта саперы построили около 20 легких убежищ, соединенных между собой перекрытым ходом сообщения. И тем не менее связисты не совсем были довольны. Однажды начальник связи фронта генерал Н. Д. Псурцев, встретив меня, сказал:

— Может, зайдешь, Иван Павлович, посмотришь, как мы живем. — При этом он лукаво улыбнулся.

— Да я и так знаю, Николай Демьянович, что немножко тесно, чуть-чуть сыро и не особенно тепло. Но ведь мы на фронте.

— Это верно. А все же можно улучшить условия. Будь добрым, сделай что-нибудь. А то аппаратура у меня нежная, [112] не ровен час, и испортится. Откуда звонить будешь, вести переговоры с подчиненными в войсках?

— Раз так ставишь вопрос, придется что-то делать.

Еще до этой встречи, обходя район КП, я увидел неподалеку от узла связи большой и глубокий крутобережный овраг. У меня тогда мелькнула мысль: «Очень подходящее место для подземного узла связи». Теперь я высказал ее Псурцеву.

Николай Демьянович как-то недоверчиво взглянул на меня:

— Не шутишь?

— Нет, не шучу, говорю совершенно серьезно.

В самом деле, я не шутил, хорошо понимая, что такое узел связи. Его следовало всячески оберегать от ударов артиллерии и авиации врага, воздействия природных условий. Иначе аппаратура выйдет из строя, а без нее ни туда ни сюда — потеря управления войсками. Я коротко изложил свой замысел начальнику связи. Он полностью согласился со мной.

— Буду вам очень благодарен, — сказал Николай Демьянович.

С генералом Псурцевым у нас сложились самые добрые отношения с первого дня службы на Западном фронте. Это был очень обаятельный, сердечный и отзывчивый человек, всегда спокойный и вежливый.

Псурцев — крупный специалист и хороший организатор. Способности его особенно раскрылись в период битвы под Москвой. В тяжелейших условиях он сумел обеспечить штабу фронта надежную и непрерывную связь с войсками. И, конечно, нам было очень жаль расставаться с ним, когда он был назначен в феврале 1944 года на должность первого заместителя начальника Главного управления связи Красной Армии. В 1948 году Псурцев был назначен министром связи СССР и на этом ответственном посту проработал до 1975 года.